— Ты спишь? — спросил Виктор.
— Нет…
— Давай рассказывать.
— Хорошо, — согласился Митя. — Сначала ты расскажи мне про красные флажки, а потом я что-нибудь расскажу.
— Нет, сначала ты. Думаешь, приятно про свой штраф рассказывать?
— Ну хорошо… Я ведь не приставал. Я первый расскажу…Вот, жили мы все в деревне — сестра Окся, брат Остап и я. А мамы у нас не было. Она давно умерла, а папа ещё раньше умер. Вот мы и жили. У нас хорошо. Сливы, груши растут, честное слово. Можно не покупать, а в саду брать, даже задаром. У нас только сада не было, мы бедно жили. Окся у нас как мама: она добрая и всё работает, всё работает. Вот, когда Остап вырос, его в военкомат вызвали и сказали, что в армию никогда не возьмут. Говорят, «Ты больной». Остап сел письмо писать — три дня писал, а мне не сказал о чём. Написал письмо наркому, что он хочет в Красном флоте служить, и послал его по почте. Ему даже квитанцию такую дали, с чёрной печаткой.
Окся говорит мне: «Ничего из этого не выйдет. Очень нужно наркому об Остапе думать».
Вот раз приходит почтальон и приносит повестку.
Это из военкомата. Остап побежал в город, а там ему сказали: «Нарком спрашивает тебя: хочешь ты лечиться? Если хочешь, ложись в больницу, вылечись и приходи».
В больнице Остап вылечился, опять пришёл в военкомат, а ему говорят: «Приходи через год, а сейчас тебе ещё рано…»
Остап подговорил своего товарища Грача, они взяли и поехали в Москву, к наркому — на военную службу проситься…
— Вот молодцы! — одобрил Виктор.
— Да, они смелые. У них и денег не было. Совсем не было. Они в вагонах танцевали, им за это давали денег и хлеба.
Приехали Остап и Грач в Москву и пошли к наркому. А нарком занят. Они на улице подождали, нарком вышел, и Остап ему честь отдал. Нарком спрашивает: «Чем могу служить?»
— Так и спросил?
— Так и спросил. Остап говорит: «По вашему приказу, товарищ нарком, я вылечился, приехал служить на корабле и товарища привёл. Он тоже смелый». Нарком засмеялся и сказал: «Очень хорошо, что вы такой исполнительный». Приказал он докторам осмотреть их, а потом и говорит: «Надеюсь, вы будете хорошими моряками». Вот и поступил Остап во флот.
— Не во флот, а на флот.
— Ну, поступил он на флот, и Грач тоже. А потом мы с Оксей приехали в Кронштадт. Окся в швальню поступила, а Остап хочет машинистом стать.
— Вот бы встретить наркома! — сказал Виктор. — А то я его ни разу не видел. Только на картинках. Всё равно я бы его сразу узнал и честь отдал. А ты узнал бы?
— Ну конечно! И я тоже честь отдам…
— Только трудно его встретить… Он как приедет в Кронштадт, сейчас на корабль, с якоря сниматься — и сразу ушёл в море. А наш Фёдор Степанович его видел, когда бронепоездом командовал. Нарком приезжал осматривать бронепоезд… И Костин-кок его тоже видел… Смотри, как у Митрофана глаза блестят. Зелёные…
Совсем близко, за бортом, шумела волна, однообразно пел ветер, мерно работала старая корабельная машина. Всё это усыпляло мальчиков.
— А теперь расскажи мне… о красных флажках… — пробормотал Митя.
— Хорошо, — согласился Витя, и они заснули.
«Водолей», укачивая юных путешественников, шёл на запад по свежему морю.
КОРАБЕЛЬНОЕ ИМУЩЕСТВО В ОПАСНОСТИ
Два матроса «Водолея» — один длинный, тощий, усатый, другой маленький и круглый — на цыпочках, приседая, шли по безлюдной палубе. Со стороны могло показаться, что эти солидные, уже не молодые люди играют в прятки, — так осторожно заглядывали они во все закоулки, за ящики, мешки, бочки, так грозно шипели друг на друга при каждом неосторожном движении. Наконец, когда на верхней палубе не осталось почти ни одного неисследованного уголка, маленький матрос сказал длинному:
— Да, может, тебе это почудилось? Иной раз такое увидишь, чего и на свете нет. И откуда ему взяться на «Водолее», чудное дело?..
— Уж это ты брось, — с обидой ответил другой. — Такого и во сне не увидишь: чёрный, одноухий, тьфу!.. Идёт по фальшборту[40] и крутит хвостом.
— Что-то не верится…
— Вот и капитан не поверил. Смеётся. Говорит: «Если найдёте это привидение, немедленно швыряйте его за борт».
Оставалось обследовать последний завал из ящиков и мешков. Сначала матросы не без труда перевалили через гору брезентовых мешков с буханками хлеба, потом протиснулись между бочками с квашеной капустой, отодвинули плоский ящик с яйцами и остановились, неподвижные, как статуи. В самой чаще корабельных грузов из-под груды новеньких пустых мешков высовывались две детские головы: одна в бескозырке, другая в кепке. На ящике, как бы охраняя безмятежный утренний сон мальчиков, восседал чёрный, как смола, большой одноухий кот. Увидев незнакомых людей, он пошевелил кончиком хвоста и беззвучно открыл рот, точно хотел сказать: «Пожалуйста, не шумите. Здесь спят».
Дальше всё совершилось в мгновение ока. Не успел Митрофан закрыть рот, как почувствовал себя в железных тисках. Незнакомый человек, такой мирный и солидный по внешности, зажал его под мышкой и яростно закричал:
— За борт его, за борт, скотину!
Мальчики вскочили. Они испуганно смотрели, протирая глаза, на двух моряков, которых приняли за командиров, так как на «Водолее» плавала вольнонаёмная команда и матросы носили капитанки.
— Кто притащил на «Водолей» кота? — сурово спросил длинный матрос. — Ты или ты? Или вы вместе? Кто?
При этом он так встряхнул Митрофана, что тот квакнул.
— Мы… мы не тащили, — запинаясь, сказал Виктор. — Честное слово, дядя, мы не тащили. Он сам вчера собаки испугался и прыгнул через борт… Он…
— Ладно! Поговоришь с нашим капитаном. Он тебе покажет, как на корабле зверинец разводить… Есть у тебя какой-нибудь шкертик?[41]
Последний вопрос был обращён к маленькому матросу. Тот сунул руку в карман и достал пеньковую смолёную бечёвку. Раз-два-три — и бечёвка превратилась в петлю.
Бедный Митрофан! Если бы он знал, что на «Водолее» так ненавидят кошек, он лучше бросился бы в воду, чем на борт этого ужасного судна.
Виктор первый пришёл в себя.
Он поднёс руку к бескозырке и сказал:
— Разрешите обратиться, товарищ командир?
— Чего? — спросил матрос, удивлённый тем, что его именуют командиром.
— Разрешите доложить, что этого кота нельзя топить… Это корабельное имущество посыльного судна «Змей». Он не хотел к вам на борт, просто он собаки на форту испугался. А командир Кравцов его очень любит, и он рассердится… Да…
Длинный матрос, недоверчиво глядя на Виктора, снова зажал Митрофана под мышкой и свободной рукой взялся за ус. «Корабельное имущество»… Для каждого моряка эти слова имеют большой смысл, а тем более для солидного палубного матроса, который провёл половину жизни на плаву. Виктор приободрился и начал сочинять:
— Он хороший кот! Вестовой «Змея» говорит, что его задорого купили. И он всех крыс переловил.
Матрос сказал:
— Выдумываешь ты тут всякое. За такую гадость деньги платить? Как же!
Он снял с шеи Митрофана петлю, сунул кота Виктору и сказал в сердцах:
— Айда за мной к капитану! Пускай он порядок, наведёт. Тоже, корабельное имущество! Врёшь всё…
Капитан «Водолея» пил утренний чай в кают-компании. Это был очень серьёзный, задумчивый человек с тёмно-коричневым лицом, круглым, как циферблат, один ус направо, другой налево, нос немного вверх. Увидев мальчиков, он повёл одним усом, но, впрочем, не удивился:
— Сверхкомплектные? Ага, и кошка тут… Как попали на «Водолей»? Кто такие? Почему сразу не объявились?
Виктор, путаясь, объяснил, как это случилось, смешав в кучу всё: «Змея», форт, собаку, которой испугался кот, кота, который испугался собаки, стрельбы на форту и прочее и прочее. Матрос, слушая всю эту историю, только покрякивал и качал головой, но капитан без труда нашёл совершенно правильный выход из путаницы.