— Юнга, руки долой из карманов!
ВЕЧЕРНИЙ КАРНАВАЛ
Виктор ещё думал о заботах Костина-кока, о пропавшем Моте, о таинственном и, вероятно, очень вкусном пироге «мечта адмирала», а глаза уже звали его вперёд. Действительно, нельзя было остаться равнодушным, к движению, которое охватило улицы Кронштадта.
В этот вечер на берег уволилось особенно много краснофлотцев, или, как говорят моряки в таких случаях, уволился большой процент. Везде слышался говор, смех, песни, музыка. Всё жарче разгоралось молодое веселье. Командиры и рядовые краснофлотцы, моряки и береговики, их жёны и невесты спешили на стадион, в парк, в сады, в Дом Красного флота, и, конечно, впереди всех везде поспевал Лесков.
— Полный вперёд и ещё прибавить оборотов! — говорил он себе. — Ветерком, ветерком, юнга!
Надо было всё увидеть ещё до темноты.
На просторном жёстком поле стадиона сражались две команды: одна в красных майках — линкоровская, другая в синих — эскадренных миноносцев. Футболисты, как на подбор, были громадные ребята, и бегали они за мячом немного раскачиваясь, будто играли на корабельной палубе в свежую погоду. Зрители подбадривали их криками:
— Броня, жми!
Это относилось к команде линкоров.
— Эсминцы,[28] эсминцы, атакуй!
Виктор отдавал должное футболу, но считал, что эта игра не имеет на флоте большого будущего. Смешно! Ведь нельзя же взять в море широкое поле. То ли дело бокс. Достаточно небольшой площадки — и можно тузить друг друга в полное удовольствие.
В дальнем углу стадиона, под акациями, на ринге два голых по пояс боксёра петухами наскакивали друг на друга, а немногочисленные зрители с большим знанием дела оценивали каждый удар.
— Кто на ринге? — озабоченно спросил Виктор какого-то краснофлотца. — Вертунов дрался? Нет? Жаль… Ему же надо к олимпиаде тренироваться. А это кто такие?.. — Не дождавшись ответа, он завопил: — Ну и маз! Бро-о-ось клинч, тебе говорят! Судья, пошли чёрного медяшку драить…
Серьёзный рябой краснофлотец с преувеличенной вежливостью сказал Виктору:
— Не желаете ли брысь отсюда? Не видишь, что молодые боксёры тренируются? Лезешь с критикой в неположенный час.
Краснофлотцы засмеялись. Кто-то сказал:
— Нацепил пустой чехол и важничает. Как же — сигнальщик! Эй, прими семафор: «Слово-Аз-Люди-Аз-Глагол-Аз».[29] Отрепетуй, что получилось?
Виктор вспыхнул, хотел отбрить обидчика по всем правилам, но схватка на ринге кончилась, судья объявил ничью, и краснофлотцы пошли смотреть футбол, Виктор решил продолжать рейс по Кронштадту.
Он пробежал по мосту через канал, пересек площадь, чечёткой прошёлся по доскам висячего моста и благополучно достиг тенистого Летнего сада. Аллеи уже были полны гуляющих, и, понятно, пришлось воспользоваться кратчайшим путём — удариться напрямик через кусты с риском выколоть глаза и наткнуться на сторожа. Но зато он поспел к самому началу киносеанса, а это кое-что значило.
Экран был натянут под открытым небом, изображения получались бледные, точно вымоченные в уксусе, но ничто не мешало зрителям хохотать над смешными приключениями чудака в квадратных очках. Эту картину Виктор уже видел, но он любил смотреть картины по нескольку раз, чтобы всё хорошенько запомнить.
На узеньких скамейках становилось всё теснее. Кто-то подхватил Виктора под мышки, посадил его себе на колени, и мальчик, обернувшись, увидел добродушное лицо краснофлотца с чёрной курчавой бородой.
На его ленточке было одно слово — «Быстрый». Виктор знал, что так назывался один из миноносцев, что этот миноносец долго стоял в доке, что ремонт уже кончился, что… Словом, он знал о «Быстром» очень многое, хотя ему запрещали ходить в доки.
— Что у тебя за кишка? — удивлённо спросил бородатый краснофлотец, которому под руку попал брезентовый чехол. — Как будто из-под флажков чехол, а пустой…
— Из-под флажков, — ответил Виктор, чувствуя, что ему становится жарко и неудобно.
— Эге! — засмеялся краснофлотец. — Не у тебя ли сегодня вахтенный начальник линкора флажки за баловство отобрал? Был такой случай? Говори прямо.
Виктор мешком сполз с колен бородача, зажал ненавистный чехол в кулак и, втянув голову, нырнул в кусты. Оказывается, весь флот уже знал эту историю! Ему показалось, что теперь краснофлотцы хохочут над ним — над сигнальщиком с пустым чехлом. Он забрался в дальний угол сада, сел на покосившуюся лавочку, оглянулся, быстро расстегнул ремень и снял чехол. Потом призадумался, вспомнил Фёдора Степановича, снова надел чехол на пояс, а пояс — на себя.
— Фёдор Степанович всё равно узнает, — пробормотал он. — Фёдор Степанович всегда всё знает… И всё равно врать нельзя!
Юнга, волоча ноги, оставил своё убежище и взял курс на ворота Летнего сада, стараясь никому не попадаться на глаза.
Наверное, Скубин — сердитый человек. Хорошо ещё, если только прочитает нотацию и отдаст флажки, а если скажет: «Ни к чему тебе флажки. Не умеешь их беречь — вот и ходи с пустым чехлом на поясе»? Придётся тогда на всю жизнь остаться без берега… Настроение окончательно испортилось.
В аллеях становилось всё теснее и шумнее. Краснофлотцы стреляли в тире по забавным механическим мишеням, бросали призовые кольца, толпились возле эстрады, на которой плясали ленинградские артисты. Высоко взлетали любители катанья на гигантских шагах.
Особенно людно было возле танцевальных площадок. С пригорка из-за кустов Виктор видел танцующих, ярко освещённых прожекторами. Их было так много, что пары то и дело сталкивались.
Кто-то бросил ленту серпантина. Она зелёной змейкой пролетела в луче прожектора, упала среди танцующих, и её разорвали на куски. Вдогонку ей полетели розовые, красные, жёлтые ленты, поднялось облако конфетти, замелькали разноцветные снежинки — всё это было очень красиво, но Виктор даже не улыбнулся.
— Тоже удовольствие! — презрительно сказал он, подражая Костину-коку, который не признавал «гражданских танцев», как он называл танцы с участием женщин. — Только пыль разводят…
Вдруг Виктор подскочил от неожиданности и, нагнув голову, как ядро врезался в толпу, отделявшую его от танцевальной площадки. Он увидел… да-да, он увидел среди танцующих того самого краснофлотца, из-за которого опустел чехол. Такие чёрные, такие широкие брови, наверное, были только у одного человека на флоте. Дорогу, дорогу Виктору Лескову! Он должен сейчас же, сию минуту поговорить с краснофлотцем, извиниться, получить прощение и флажки, флажки!..
Пробиться было нелегко. Зрители кричали на Виктора. Кто-то назвал его хулиганом, кто-то хотел схватить его за плечо, но юнга ни на что не обращал внимания, работал локтями, нырял, скользил, извивался и наконец — уф-уф! — почти достиг цели.
Возле самой площадки стояла высокая молодая женщина, и за её руку держался рыженький мальчик лет десяти. Виктору надо было проскочить между ними и деревом. Он ринулся вперёд.
— Ты чего толкаешься? — запальчиво крикнул мальчик и схватил Виктора за рукав.
— Пусти! — задыхаясь, прошипел сквозь зубы Виктор, отбиваясь от него. — Чего пристал?.. Пусти, рыжая команда!
— Сам рыжий, — ответил мальчик и вцепился в Виктора ещё крепче. — Думаешь, как юнга, так тебе всё можно!
— Пусти его, Митя! — сказала женщина.
— Да, а чего он? — запротестовал мальчик.
— Пусти! — уже взмолился Виктор. — Пусти!
Барабан ударил три раза, полька кончилась, на танцевальной площадке всё смешалось, люди шумной волной хлынули в сад, волна отнесла Виктора, и напрасно он метался из стороны в сторону, поднимался на цыпочки, вглядывался в лица. Краснофлотец с широкими чёрными бровями затерялся в толпе, и теперь для Виктора не существовало решительно ничего — ни этого тёплого вечера, ни весёлых развлечений, и ещё ненавистнее стал пустой чехол…
Ах, рыжая команда! Рано или поздно тебе придётся ответить за это юнге Лескову, и будь уверен, ты ответишь как следует!
29
На флоте в сигнальной службе буквы обозначаются не так, как обычно, а по-старинному: не «с», а «слово», не «л», а «люди». «Слово — Аз — Люди — Аз — Глагол — Аз» читается «салага».