Суровцевы переглянулись. Динэр Петрович криво улыбнулся, отодвинул деньги:
— Ну нет... Это не по-соседски. И не по-нашему, не по-торговому. Бог торговли товарищ Меркурий возбраняет нательное белье продавцу возвращать. Извините за профессиональную тонкость.
—Верните футболку,— холодно повторил папа.
—Да где же я ее вам найду,— развел руками Динэр Петрович.— Не я ведь покупал. Мне она, извините, еще и мала-с будет! Может, ты знаешь?— обернулся он к жене.
Суровцева махнула рукой, ушла на кухню и раздраженно метнула оттуда:
Глупости какие! Сейчас домработница придет убирать и стирать, а эти только время у людей отнимают...
Значит, не будет нам футболки?— вздохнул папа.— Так я и знал. Ничего, подождем, когда ее наша мамочка вечерком принесет.
Это откуда же?— сощурился Суровцев.
Из школы, разумеется. Из той самой, куда мы с вами сейчас и пойдем.
— Простите,— усмехнулся Динэр Петрович.— Видимо, я, забыл вас проинформировать: аттестатом зрелости я овладел четверть века тому назад. Могу показать... Так что лично у меня к школе вопросов не имеется.
— Зато у нее есть! К нам обоим. Там сейчас все в сборе — и директор, и футболка...
— И Игрек номер два!— выпалил я.— Ромка ваш. Солдат удачи!
Суровцев улыбнулся:
— Ого, уже и куртку Ромкину цитируете! Товар — первый сорт. Мне ее торговые партнеры презентовали, за кордоном. За масштабность мышления. И — оперативность...
Прекрасные качества!— кивнул папа.— Думаю, они и сейчас вам пригодятся. Так сказать — на внутреннем рынке... Володь, подожди меня внизу, — строго сказал вдруг папа.— Мы тут еще малость потолкуем и выйдем.
Хороша — малость: они появились только через полчаса. Динэра Петровича было не узнать. Из подъезда он выходил, придерживая папу за локоть.
— А вот и Володенька!— сладенько протенькал он, зачем-то улыбаясь мне.
А тут еще, ко всему, и Суровцева высунулась из окна балкона, как птица из скворечника, и пропела:
—Не забудьте — из школы сразу к нам. К черту на сегодня уборку, велю домработнице торт испечь к вашему приходу. Он у нее фирменный, вот увидите... Жду...
—Мы — в школу,— бросил папа.
—Мне тоже?— спросил я.
—Думаю, обойдемся и без пострадавшего?— глянул папа на Динэра Петровича.
—Вполне!— с готовностью кивнул Суровцев и ласково глянул на меня.
—Не вижу повода отвлекать славного мальчугана от похвальных и полезных занятий. Думаю, весь комплекс досадных недоразумений будет нами улажен самостоятельно... Ни на минуту,— упрямо продолжал он,— не сомневаюсь в том, что наш малый каботаж в школу с уважаемым Гафуром Рахимовичем увенчается, к нашему обоюдному удовольствию, полным торжеством справедливости, ибо я исхожу из презумпции невиновности всех сторон, задействованных в конфликте... Вот увидите: Мантюша все поймет правильно. Он у меня умница!
Я испуганно отшатнулся. Динэр Петрович мастерски умел из слов-кирпичей прямо перед глазами собеседника воздвигать незримую, но прочную стену. Если бы еще и зримую — стал бы по праву лучшим каменщиком города, да, к тому, же кладущим стены не мастерком, а языком, и притом без всякого раствора. Сказка! Вот кому за ночь сказочные мосты стелить, города возводить. Прямо старик Хоттабыч!.. Да, а кого это он назвал под конец Матюшей? Уж не директора ли? А ведь точно! Вот дает! Мантюша... Будто наш Леопард Самсонович — младший продавец в его то ли суперпакете, то ли суперракете... Одним словом, в магазине.
Но вспомнив, как только что ловко витийствовал Динэр Петрович, уговаривая отца не брать меня в их компанию, я вдруг испуганно подумал: а ведь такой дрессировщик из слов не только стенку построит, но и хлыст сошьет. Такой и леопарда научит быть кошечкой.
Как говорит Акрам — «Ветер с характером и в стакане цунами организует!» Еще он говорит — «У хорошего капитана паруса сами надуваются». И еще — «Для владыки морей Нептуна и кит — пескарь, и пескарь — кит».
Мне снова оставалось ждать... Чтобы как-то скоротать время я первым делом пробрался к папиной полке со всевозможными словарями. Требовалось найти и узнать значение слов, которые из уст Динэра Петровича я сегодня услышал впервые. Слова эти были, и впрямь, диковинными — «презумпция», «супермаркет», Меркурий... Они не давали мне покоя. Я находил их, и слова становились маяками — помогали мысленно снова проплыть весь путь состоявшегося разговора, чтобы вернее понять его.
Я еще ковырялся в словарях, когда появился огорченный Борька Самохвалов.
— Не думал, что ты такой трус,— процедил он.
— Что ты хочешь этим сказать?— вспыхнул я.
—Ты же не захотел сказать директору, что не виноват, смолчал. Шакала с Ромкой что ли испугался?
Никого я не испугался. Мне уже надоело объяснять. Сейчас папа пошел в школу, и Ромкин, кстати, тоже. Разбираться будут.
Ясно!— усмехнулся Борька.— Игроки сели на скамейки штрафников, а тренеры вышли в поле. Я их сейчас обоих видел, Леопард Самсоныч их мирил. Умора!
Мирил?— удивился я.— Дай врешь ты, наверное.
—А вот и не вру,— с обидой выпалил Борька.— Меня к директору с шестого урока вызвали. Захожу, а они там...
—Погоди, а зачем тебя вызвали?
—А затем! Леопард Самсоныч уже все знает. Ему твой папа рассказал, а я подтвердил.
— Все подтвердил?— сощурился я.
— Конечно, все!
— Значит ты — врун!— заключил я.— Ты только про приз знал, а про зоокабинет я тебе сам рассказал. И вот... Тут еще одна история.... Ты вообще о ней не знаешь. Словом, Сиропов звонил. Говорит, кто-то на телеге в редакцию прикатил и на меня пожаловался. По телефону... Уверен, что Суровцевы. Но самое смешное— жалобу подписал юнкор Игрек. Представляешь?
— Игрек?!— ахнул Борька.— По телефону?
— Он самый.
—Понимаю!— глубокомысленно протянул Самохвалов.— Точно — Ромка с Катькой! Придется нам теперь избавляться от Игрека.
—В смысле?..
—Больше не будем так подписываться, мало ли есть других слов.
— Вот чудак!— рассмеялся я.— Ты ничего не понял! Они ведь когда так подписывались, — и вовсе не знали, что Игрек — это мы с тобой. Просто знают они — еще с конференции,— что Сиропов слышал такое имя в нашей школе,— вот и решили, что так он скорее поверит всему. Усёк теперь?
Самохвалов вздохнул.
—Высшая математика!
- Футболку жалко небось?— спросил Борька.— Сильно он ее порезал?
Так...— я жестом вспорол воздух перед собой, будто раздевал расфранченный скелет, как это сделал в школе Леопард Самсонович,— Пусть теперь футболку Катька жалеет — ее вещь порезана, а не моя. Так ведь? Леопард, видимо, и ее вызывал? Вызывал ведь?
Еще бы!
А что она сказала?
—Спроси у нее сам. Ее после меня вызвали. Так она, не поверишь, шубу свою новую зачем-то надела — будто ее не к директору зовут, а к рефрижератору.
— А Ромку?.. Шакала?..
— Не знаю.
— И Катька тебе ничего после этого не сказала?
—Сказала... Сказала, что которых завидки берут — те и жалуются. Только, говорит, фигушки что ей будет.
— Она что же — директора не боится?
— А чего ей директора бояться. Директор — не моль, шубу не съест. Она еще чего-то там сказала — про какую-то стенку и краску. Но я ничего не понял. Да мне, честно говоря, и разговаривать с ней было неохота.
—Но почему ты решил, что Леопард их мирил?
—Еще бы!— засмеялся Борька.— Я сам обалдел... Он нашу бутылку открыл. Рюмки полненькие стояли, я видел.
—Папа тоже пил?
—Почем я знаю — кто пил, кто не пил. А рюмки стояли, я их заметил. А бутылку Леопард в корзину для бумаг бросил. А что было потом — не знаю.
Ну, Борька! Целый день был в школе, а толком так ничего и не выведал. «Зашел»... «Увидел»... «Не знаю»... А еще — Игрек! Хотя, если по-честному, пол-Игрека, Ведь остальные «пол»— это уже я.