Папа с мамой пришли вместе. Я приготовился к новой атаке, но, на удивление, они и не собирались меня ругать. Даже мама. А папа взъерошил мне чуб и сказал:
—Все в порядке. Я все уладил. Можешь завтра идти в школу. Ты доволен?
Я промолчал.
Мама достала из сумки листок и протянула мне:
—Держи. Уроки на завтра. Я записала...
...В ту ночь мне приснился странный сон. Сначала приснился сердитый Сиропов. Будто я позвонил ему и сказал:
Примите срочную телефонограмму от юнкора Игрека.— И продиктовал: «Общественность школы возмущена поступком Хурсанда-бобо, который до сих пор не ликвидировал игровой автомат «Кран».
Заметку печатать не будем,— зевая, ответил Сиропов.— Тема — серьезная, пусть ею взрослые газеты занимаются. Ты бы лучше написал, как ваши тимуровцы шефствуют над аксакалом, помогают ему.
Есть!— доложил я.— Будет сделано.
И вот уже весь наш отряд, с Мартой Борисовой в голове колонны, идет с лопатами и кетменями наперевес на трудовой десант — корчевать игровой автомат. Но что это: там уже вовсю орудуют Ромка Суровцев и Шакал. Взломав стекло, они пылесосом Натальи Умаровны вылавливают все: призы подряд.
— Коньяк ищут!— шепчет мне Борька Самохвалов.
Тут дружки замечают нас и вдруг начинают бегать за нами со своим прожорливым пылесосом, и этот их ненасытный питон, не пережевывая, заглатывает наших объятых ужасом друзей. Вот и Борька, обессилев, бесследно пропадает в глухо урчащей утробе, и дружки гонятся уже за мной одним. С бешено колотящимся сердцем я подбегаю к школе и взбираюсь на крышу, чтобы сбить толстенную сосульку над окном кабинета зоологии. «Если метко швырнуть сосульку,— лихорадочно рассуждаю я,— да так, чтобы ее проглотила эта стальная утроба, авось пылесос и подавится!
Не тут-то было! Наталья Умаровна, просунув в форточку указку, пытается сбить меня с крыши — будто я стал вдруг опаснее сосульки, хотя и не собираюсь падать на головы прохожих. Что же делать?
И вдруг я слышу внизу призывный и такой знакомый клич:
—Му-у-у!
Да это же корова Киса! Из Катта-Каравана! Она!.. Киса жалобно смотрит на меня и, кивая головой, как бы приглашает:
Му-у-у-жайся! Я тебя сейчас с этой крыши сни-му-у-у!— и я вижу, как Киса, перебирая копытами, пытается подняться ко мне — по скользкой водосточной трубе.
Погоди, Киса!— кричу я.— Я сам!— и, смело оттолкнувшись от края крыши, я словно обретаю крылья и плавно лечу вниз и опускаюсь на теплую широкую спину терпеливо поджидающей меня Кисы, тотчас же взвившейся на дыбы и понесшей меня со школьного двора. Но уже у самых ворот — новая заминка. Закрыт контрольный автомат.
—Скорее бросай пятак!— взревела Киса.— Сейчас догонят... Гляди — уже скачут за нами, — и, оглянувшись, я вижу, что полку Ромки и Шакала прибыло — впереди них бегут, целя в нас с Кисой указки — словно пики —оба скелета.
Но что это! Из будки выбегает владелец турникета дядя Сидор Щипахин и кричит:
—Не нужен мне ваш пятак! Плату принимаем частушками. Или пойте, или — назад.
И тут Киса, не дожидаясь меня, промычала сольный номер, будто его нашептал ей на ухо знаменитый пионер-акын Рудик Крякин:
На горе стоит му-у-станг,
Бьет копытом звонко.
По какому такому-у-у праву
Му-у-учают ребенка?
—Годится!— засмеялся Щипахин и показал Кисе большой палец:— Ого, отлично, цистерна, спела!
Турникет со скрежетом втянул в себя ворота. Вперед, Киса! Ур-ра! И мы оставили преследователей позади. Вперед, Киса, вперед!
Киса домчала меня до подъезда дома и промычала:
— Слезай, приехали! С тебя — футболка. За работу.
— Футболка?— удивился я.— Тебе-то она зачем?
Не мне. Я Замире Артыковой обещала достать такую же — спасительнице моей. Затем в город и пришла, чтобы на молоко футболку выменять.
У кого выменять, Киса? Она ведь только одна на свете и есть. Была моей, но я ее Катьке Суровцевой отдал. Так надо было... А сейчас ее порвали.
Порвали — так зашей, — воскликнула Киса...
...И я проснулся.
За дверью — громкие голоса мамы с папой. В окне — уверенно спеющий рассвет. Я прислушался.
Не буду я ее зашивать,— сказала мама.— Выброшу на помойку — и все дела. После всего этого я ее просто видеть не могу.
Как знаешь,— устало сказал папа.— Но лучше Володьке отдай. Пускай сам решит, что с ней делать. Парень ведь напрасно пострадал.
Ты совсем не думаешь обо мне!— раздраженно сказала мама.— Знаешь, каково мне вчера было... Ты только представь себе футболку на Кощее Бессмертном и одновременно — эту бутылку в портфеле. С ума можно было сойти! Кто пострадал — так это я.
Ну и жук!— недобро засмеялся папа.— Они с вашим Леопардом Самсоновичем, оказывается, уже давно вась-вась. Я это сразу понял.
Обнялись, что ли?— удивилась мама.
Не то чтобы... Но только Суровцев и слова-то директору сказать не дал, так сразу и спросил — с хохотком, разумеется:
—Красочка не жидковата? Мои башибузуки-экспедиторы по дороге лимонадом ее не разбавили? Он, оказывается, неделю назад две бочки краски прислал — на ремонт.
Жить умеет,— вздохнула мама.— Кстати говоря, мог бы и сам попытаться сделать что-нибудь для школы. Неужели тебе все это не обидно?.. И для дома — тоже... Гляди, какой у нас телевизор. Это же вчерашний век. Наш ребенок ничего не видит. Ему же развиваться надо, а у тебя до дома все никак руки не дойдут. Я же не говорю: давай японский. Ну можно ведь когда-нибудь немного подумать и о себе.
Подумаешь — японский...— хмыкнул папа, но только как-то не очень уверенно.
Я бы тоже не отказалась,— зло возразила мама.
Папа промолчал. А мне почему-то стало жалко его. Зря мама так про телевизор сказала. Зачем ей японский или даже марсианский! Она-то его вообще не смотрит — с ее-то вечными тетрадками, которые сто лет будешь проверять, а все равно не проверишь. Я потянул дверь, вышел к ним.
Проснулся?!— бодро спросил папа.— Молодец! Давай сегодня в школу, и чтобы без всяких приключений. Вопросы есть?
Есть вопросы...— сказал я и задохнулся от собственного голоса, а больше — от того, что собирался сейчас спросить. Но все-таки спросил:
Пап... Только честно... Ты вчера... Там... Ну, в общем, выпил свою рюмку или нет?
Папа развел руками:
—Откуда такие сведения? Секрет фирмы? Ну что ты... Ты же знаешь, что мне сейчас нельзя. Желудок. Любимая язва пошаливает...— и, щелкнув меня по кончику носа, засобирался на работу и вскоре вышел к просигналившему ему шоферу.
Мама возилась на кухне, готовя мне завтрак. Я вышел к ней, и, помявшись, спросил:
Мам, а ты как думаешь?.. А если бы было можно? Если бы не желудок?
Вот еще!— отвернулась мама.— У владельца желудка и спрашивай. Я-то тут при чем?.. И не лучше ли плохой мир, чем хорошая война?..
Вот и попробуй после этого вызвать родителей на обратную связь! Наверное, космонавтов — и тем проще. Конечно: для этого есть Центр управления полетами. Сидят в зале двести человек, на экран поглядывают и на вопросы одного любопытного отвечают. Вот бы еще и Всесоюзный Центр по Срочным и Честным Ответам на Детские вопросы организовать. Посылаешь открыточку, а назад тебе ответ. И не надо родителям жизнь отравлять. Красота! "Такую идею можно и Сиропову предложить...
Как говорит Акрам: «Не докучай капитану — ему море вопросы задает». И еще: «Шторм всех переорет; в шторм полезнее всего язык к зубам принайтовить а разговаривать руками».
Шуба Кэт Суровцевой не давала нам покоя — уж больно она ею фасонила. Даже десятиклассницы — и те с завистью поглядывали на ее «Ламу» и просили померить.
— Мама говорит — это сейчас самая громкая шуба,— сказал Борька.— Один воротник больше холодильника стоит.
Борька захохотал:
Точно!
А продукты — пусть в шубе лежат, раз у нее один воротник дороже холодильника.
Слушай!— вскричал я.— А знаешь, почему она к директору шубу надела?