Чемоданы были, видимо, пусты — обе Суровцевы несли их легко, как обувные коробки.
Заметался и Сиропов. До посадки ему оставалось минут десять. Но тут, в очередной раз ожившее радио, выдало нечто необычное. Радиоголос дважды повторил — на русском и узбекском языках:
—Отлетающего в Карши пассажира Сиропова просим срочно подойти к справочному бюро, где вас ожидает телефон.
Сиропов, удивленный неожиданным приглашением, вновь пустился в бега — на этот раз к справочному бюро. Он схватил с готовностью протянутую ему телефонную трубку, и тут... И тут случилось нечто и вовсе фантастическое. То ли дежурная забыла щелкнуть каким-то тумблером, то ли щелкнула, да не тем... Но только разговор Сиропова стал слышен всему аэровокзалу — горластые репродукторы разнесли его повсюду.
—Слушаю вас!— настороженно сказал Сиропов. — Кто это?
Ему ответил торопливый и восторженный щебет:
—Олеженька,— рассыпалась женщина,— Как я рада, что удалось дозвониться до вас! Как ваше самочувствие?
—Да... Но... я...— с трудом выдавил Сиропов, но продолжать ему не дали.
—Представляете, Олеженька,— продолжала женщина.— Час назад я звонила в редакцию и мне сказали, что вы летите в Карши с саженцами... Как это благородно! Как благородно!.. Вот и звоню вам в аэропорт. Спасибо, Леночка помогла, дежурненькая аэропорта по справке. Она у меня, умничка, тоже пайщица в кооперативе. Одна семья... Как не помочь друг другу... Вы меня слышите?
—Т-товарищ Крякина!.. Я... Да... — сказал Сиропов.
—Не будем терять времени, милочка!— решительно остановила Сиропова женщина.— У вас его нет. Быстренько возьмите бумажку и рученьку и приготовьтесь писать... Приготовились? Вот и умничка... Тут мой Рудинька, как узнал куда вы собрались, набросал только сейчас кое-что свеженькое. Записывайте, это вам в Карши пригодится. А то, с чем звонила в редакцию, передам в другой раз. Ладно уж... Вы готовы?
—Д-да!— клацнул зубами Сиропов.— Я п-пишу...
Передаю по буковкам, лапочка!— взвизгнул Крякина и продиктовала:
Насморк... Атеросклероз... Гангрена,.. Опухоль. Реанимация...
Уже потешался весь аэровокзал, но Сиропов, увы, слышать этого не мог. Он-то полагал, что телефонная капель предназначается ему одному. Передав по буквам свеженаписанные частушки юного акына Рудика, Крякина облегченно вздохнула:
—А теперь, Олеженька, проверяйте,— читаю первоисточник...
И прочла:
На горе стоят такси
И мотор заводят.
Пионерский сад в Карши
Все равно посодят!
Подружка моя,
Как платок твой ярок!
Обязательно пошли
Дерево в подарок!
—Д-да... Все верно...— потерянно промямлил Сиропов.— Привет Рудику. Скажете, что молодец. Оч-чень оригинально и оперативно.
Сиропов положил трубку и потер лоб. Но тут снова ожило радио;
—Пассажиров, следующих рейсом сто двадцать пять в Карши, просим пройти на посадку.
Борька положил руку мне на плечо:
—Пора и нам.
И добавил с улыбкой.
— Пока не разразилась гроза над Юнусабадом...
Смеясь, мы побежали к маршрутке. А погода была ужасно летной — лучше и не надо. Такую хорошую погоду аксакалы «Аэрофлота», уж точно, триста лет не помнили. Над головой плескалось голубое небо, а в нем, как в сетке дыня, трепыхалось и слепило глаза аппетитное солнце. И на душе было так хорошо... Так сладко... Как не бывает, даже если съешь в один присест двадцать коробок зефира в шоколаде.
Как говорит Акрам — «Моряку морская вода слаще шербета». И еще — «Если пескарь зарычит — и акула хвост подожмет».
Мы уже собирались сесть в подошедшую маршрутку, как вдруг Борька сжал мою руку и прошептал:
—Смотри!
К нам подходил мужчина с внушительной связкой коробок зефира в шоколаде. На связке все еще болталась аэрофлотская бирка.
Пока мы пялили глаза на коробки, маршрутка наполнилась и стремительно умчалась. Мужчина с зефиром остался на остановке, и у нас появилась возможность потихоньку сосчитать число коробок. Их было десять. Коробки были красивые, толстенькие. Честно говоря, я и сам не отказался бы от одной из них. Борька, думаю, тоже.
И тут мне пришло в голову такое, что я не выдержал и расхохотался.
—Ты чего?— попятился Борька.— Не заболел?
Я схватил его за руку, увлек в конец остановки и там, шаря в собственных карманах, спросил Борьку:
—У тебя сколько денег?
Рубль есть. А что?
Давай сюда. Надо. У меня тоже один остался. Сжав в кулаке рублевки, я подошел к мужчине и спросил:
—Извините, пожалуйста! Вы не могли бы сказать, сколько стоит одна коробочка?
Мужчина прищурился и, не удивившись моему вопросу, ответил так:
Смотря кому... Если дарить хорошему человеку, то он решит, что и карандаш дорого стоит. Почем стоит, если дарить, не знаю. А почем покупать — могу сказать, извольте. Рубль восемьдесят. Устраивает?— и он добродушно улыбнулся.
Устраивает!— с готовностью подхватил я.— У нас два рубля есть.
Целых два рубля?!— восхитился мужчина.— Ого, да вы, мужики, просто буржуи. На коробку вам хватит, поздравляю. Остается купить билет и слетать в очередь. В Москву...
Понимаете...— Я замялся.— Нам зефир не нужен... Мы его вообще не едим... Нам коробка нужна. Только коробка.
Только коробка?— удивился мужчина.— Без зефира?
Ну да... Только коробка. А зефир из нее можно ведь переложить в другие коробки. Вот два рубля...— и я просительно посмотрел на мужчину и разжал кулак с рублями.
Увидев протянутые ему деньги, мужчина сконфузился.
Да вы что, мужики! Во даете! Я только пустые коробки не продавал!
Понимаете, нам очень нужно... Очень-очень!— взмолился я.
Борька молчал. Мое стремление купить за два рубля опустошенную коробку явно не желало находить сочувствия ни в голове его, ни в желудке.
— А зачем тебе пустая?— спросил мужчина.— Если не секрет.
— Это секрет,— сказал я.— Это вопрос чести.
Вопрос чести?!— протянул мужчина, уже не улыбаясь.— Ну, мужики, это серьезно... А зефир вам, значит, не нужен?
Нет, конечно!— воскликнул я.— Нам с Борькой сладкое нельзя, а то очень жирные будем, и зубы попортятся.
Чего-то ты, погляжу, не больно жирный,— покачал головой мужчина.— Тебе, по-моему, и тонна зефира не повредила бы для начала.
— А зубы?!— в отчаянии воскликнул я и, широко раскрыв рот, прожамкал:
—Ражве это жубы?
Можно было подумать, что я борюсь с его твердым намерением немедленно скормить мне весь привезенный им зефир.
—Зубы как зубы,— сказал мужчина, участливо оглядывая выставленную ограду зубов.
Он вздохнул:
—Не знаю прямо, что мне с вами, мужики, делать. Прямо за горло взяли. Так и быть, держите свою коробку. Мне все равно только шесть нужно — женщинам в отделе подарить.
Он быстро распаковал связку и протянул нам одну коробку.
—А зефир?— спросил я.— Зефир не возьмете?
— А куда мне его? В карманы, что ли, класть? Нет, вы уж сами как-нибудь им распорядитесь. У мамы зубы хорошие?
—Хорошие.
—Вот пускай мама и съест! Если, конечно, сами не соблазнитесь...— и мужчина, засмеявшись, взял у меня два рубля и, погремев в кармане мелочью, положил на коробку двадцать копеек.
Из его кармана выпал смятый авиабилет. Я поднял билет и протянул мужчине. Он махнул рукой.
- В корзину его! Я по нему сейчас прилетел. Из отпуска.
Я подумал и положил билет в карман.
Ужасно это трудное дело — поздравлять девчонок. За неделю до праздника стали мы ломать голову — как нам девчонок порадовать. За Суровцеву я не волновался — подарочек для нее у меня был готов уже давно. Но как поздравить остальных? И — Наталью Умаровну?.. Ее урок был в этот день первым.
Предложения посыпались самые разные — серьезные и смешные, фантастические и нелепые, скучные и неожиданные. Идею дарить книги мы сразу отвергли. Где найдешь одинаковые книги? А если дарить разные — еще и обидишь кого-нибудь.