—Что за книга, Кать?
И почему от какого-то Никитенко?— прибавила Янковская.— У нас ведь нет такого.
—Книга как книга,— растерянно пробурчала Катя и продолжила свою выдумку, чтобы хоть как-то объяснить девчонкам, откуда книга, но при этом упрятать подальше истинную причину.— Не видите, что ли — мне подписана... Уже давно... Вон, тут даже год есть... А Андрей... Это я ему почитать давала, Я с ним раньше училась... А он долго не отдавал книжку. А наши мальчики нашли его и отняли книгу. Чтобы... Чтобы сюрприз мне сделать. Праздничный. Вот и все!— заключила Суровцева и даже сумела выдавить из себя подобие улыбки!
— А чего она такая покалеченная?— спросила Анка.— Вон как перевязана вся. Ее только в гипс осталось заковать и переливание крови сделать.
Мама Янковской была медсестрой, поэтому словам Анки не приходилось удивляться. Суровцева и не удивилась. И не дала застигнуть себя врасплох.
— Интересная она очень,— веско сказала Катя.— Ее мы там всем классом по три раза читали — вот она и развалилась,— и Катя положила книгу в свой портфель. Выкручиваться Кэт умела гениально. Но теперь, когда все вроде бы объяснилось, неожиданно возникла новая неприятная ситуация. Потому что Анка вдруг протянула с обидой:
— А почему только Суровцевой сюрприз? Почему только ей книга?
Тут я не выдержал и напустился на Анку с объяснениями — дескать, не дарили мы ей книгу, а помогли вернуть ее же собственную, что была долгие два года в плену у неизвестного злодея и книжного гангстера Андрея Никитенко, как это уже и объяснила всему классу Суровцева. Но горячие мои слова не произвели на Анку ровным счетом никакого действия. Потому что она запальчиво возразила:
—Если бы захотели, могли бы и другим такой же сюрприз сделать.
—Это кому же?— спросил я.
А хотя бы и мне!— воскликнула Анка и, уперев руки в бока, перевела взгляд на Мишу Кузлянова и зло сощурилась:
Вот, Мишка наш мне уже полгода «Республику ШКИД» не возвращает. Могли бы отнять и тоже мне подбросить. Чем не сюрприз? Что, Миша, не так, да?
Багровый от смущения, Миша растерялся, залепетал;
А чо я? А я ничо. Я отдам...
Вот и отдай!— наступала Анка.
—Поду-у-маешь...— обиженно протянул Кузлянов.— Будто съел я твою республику. Завтра и принесу.
Бедный Мишка! Представляю, как ему было в эти минуты плохо. Ведь человек свой чемпионский букет на девчонок пожертвовал, и на Анку Янковскую, между прочим, тоже. А она его перед всем честным народом похитителем и неотдавалой объявила. Я думал, что разъяренный Мишка, с которого еще не сполз нимб победы, добытый в честной баскетбольной сечи в Ереване лишь позавчера, сейчас с гневом хлопнет крышкой парты и бросится собирать с пола, парт и подоконников разъятый на цветы букет, как собирают мастера машину или телевизор из, казалось, бы беспорядочной груды деталей и узлов. Но Мишка оказался молодцом и ничем не выдал своей причастности к узлам и деталям букета.
Его спасла от дальнейших объяснений Марта Борисова.
— Между прочим,— начала она,— могли бы и меня порадовать сюрпризом не хуже.— Ну-ка, Боренька, скажи, какую книжку не возвращаешь мне аж с того еще мая?
Самохвалов ответить не успел. Потому что тут зашумели разом еще несколько девчонок, подсказывая, какого сюрприза хотели бы и они.
Продолжить разгоревшуюся склоку нам не дала Наталья Умаровна. Сердито постучав указкой по столу, она с улыбкой сказала:
— Девочки, прошу внимания! Думаю, что все мы очень благодарны нашим мальчикам за внимание и прекрасные подарки. А об остальном вы сможете поговорить и на переменке. Сейчас я попрошу дежурных быстренько собрать цветы с пола и поставить их в воду. Так... Начнем урок. К доске пойдет... Пойдет.... Балтабаев.
Ну вот! Кому праздник, а кому — у доски отдуваться. Урок я, честно говоря, знал не совсем твердо. Но тут у меня мелькнула озорная мысль.
—Наталья Умаровна,— вкрадчиво начал я.— А можно, по случаю праздника, самому выбрать тему ответа?
Еще не чувствуя подвоха, она кивнула:
Валяй по случаю праздника! Только не про миллион алых роз — это уже ботаника. А по ботанике мы с девочками вам пять с плюсом ставим!
Тогда слушайте,— объявил я.— Отряд рукокрылых.
—Ну что ж!— улыбнулась Наталья Умаровна.— Тема, правда, старая. И вовсе не из нашей анатомии, а еще из зоологии. Ну да ладно. Так и быть, порадуй девочек к празднику крепкой памятью. Давай, Володя, ослепи девочек к празднику ярким рассказом о летучих мышах. Освежи-ка нам в памяти пройденный материал.
И я отправился к доске — вешать на гвоздь плакат со скелетом летучей мыши, чтобы порадовать девочек сохранившимися в моей голове сведениями о пяти ее пальцах, обтянутых летательной перепонкой, о рыжей вечернице, ушане и прочих сорока видах и, конечно, об уникальном умении крылатой мыши производить ультразвук, летать и обедать насекомыми в темноте.
Что и говорить: радар у рукокрылой ничуть не хуже, чем у Акрама на его корабле. Эту тему я когда-то уже отвечал на пять... Не знаю, правда, прибавил ли мой вдохновенный праздничный рассказ аппетита девчонкам...
...но как говорит Акрам — «У кого качка вызывает ненависть к еде, а у кого — зверский голод». И еще — «Моряк, списавшийся на берег, мечтает о штормах».
Весь двор сразу же опознал Борьку Самохвалова — стоило только почтальону раздать свежий номер газеты. Сиропов не лукавил — фотография, сделанная Максом в супермаркете Суровцева, была помещена на третьей странице и изображала Борьку, заботливо примеряющего пятнистый костюмчик малышу. Но главным сюрпризом для нас была подпись под фотографией, сделанная Сироповым перед отлетом в Карши. Подпись гласила:
«Настоящий тимуровец заботится и о старших, и о младших. Много хлопот у мамы и некогда ей сводить сына в магазин, чтобы купить обнову. Но тимуровцы и тут начеку. И вот уже Борис Самохвалов приходит на помощь в трудную минуту чьей-то маме, чтобы принести радость и соседке, и ее малышу Мише. «Как, Миша-ня, нравится модный костюмчик? Берем или нет?»— спрашивает малыша Борис, и глаза их ярко горят радостью, которую им обоим подарили в магазине...»
Так Борька в одно мгновение прослыл знаменитым во дворе тимуровцем. Все, понятно, стали вспоминать малыша Мишу, но так никто такого соседа и не припомнил. Сам же Борька хранил суровое молчание, был мрачен и зол. Я, понятно, тоже не торопился обнаруживать свою причастность к спектаклю, поставленному главным режиссером Д. П. Суровцевым и его помощниками — О. В. Сироповым и Максом. Пришлось молча переждать, когда, наконец, сами собой поутихнут разговоры вокруг этой фотографии. Правда, вечером того же дня Борьке солидно влетело от собственной мамы. Как ни старался предусмотрительный Борька припрятать газету так, чтобы она не попалась маме на глаза, ничего из этого не вышло. Стоило только его маме появиться во дворе, как сидящие на скамейке напротив подъезда бабуси разом загалдели и замахали руками, подзывая к себе Инну Аркадьевну и с готовностью тыча ей в лицо сразу тремя газетами, отнятыми у внуков.
Поздравляем, Инночка, поздравляем вас!— шумели бабуси.— Ах, какой у вас, оказывается, сынок! Ах, ах!
Да что случилось-то?— растерялась тетя Инна.— Опять что-нибудь натворил?
Сюда глядите, сюда,— показывали ей газету, а одну даже подарили.
Придя домой, тетя Инна, вместо похвалы, тут же напустилась на Борьку с упреками. И было отчего. Гора грязной посуды в раковине убедительно свидетельствовала о том, что на кухню с самого утра не ступала нога человека.
— А вот здесь,— потрясала тетя Инна газетой перед Борькиным лицом,— здесь из тебя такого пай-мальчика сотворили, что никто и не поверит мне, если скажу, что ты и родной-то матери помочь не желаешь. А тут, между прочим, написано, что тимуровцы помогают не только младшим, но и старшим тоже. Или ты меня за старшую уже не считаешь?