Международная гласила:
«На горе вопит карнай зпт Бургас нас встречает тчк только тот зпт кто вносит пай зпт хату получает вскл подружка моя вскл отчего ты сникла впрс начинают строить дом с нулевого цикла вскл»
Сиропов протянул мне телеграмму и слабым, каким-то обескровленным голосом попросил:
— Там... в шкафу... Папка лежит... Полное собрание частушек Рудика... Пристрой туда, пожалуйста... На сегодня я, кажется, готов!
Борька напомнил:
— А интервью? Вы же хотели нас послать к знаменитости...
Сиропов полулежал в кресле, закрыв глаза и безвольно свесив руки. Если бы в эту минуту в кабинет вошел редактор, он бы непременно решил, что нужно немедленно звонить в «Скорую».
— Сейчас... Сейчас, старичок...— прошептал он.— Дайте отдышаться. Вы же видите — у меня глубокий международный кризис на почве Крякина... Так я, братцы-кролики, и сознание могу потерять. Эх, все равно не поможет. Она мне эти целебные частушки внутривенно будет вводить... Ой, не могу... Сейчас пройдет.. — по бледному лицу Сиропова слонялась странная улыбка.
Наконец он шумно вздохнул и, как ни в чем не бывало, вскочил и деловито заходил по кабинету, приговаривая:
— Ладно! Хохмы в сторону! Тут вот какое дело. Приехал на кинофестиваль сам Ролан Быков! Да-да, Бармалей... Он самый. Нужно попытаться встретиться с ним. Очень хочется напечатать интервью со знаменитым режиссером и актером.
А разве он отказывается?— округлил глаза Самохвалов.
Встретиться с ним очень трудно. Ему же житья никакого нет, ему шашлык некогда кушать. То в жюри сидит, то его в школу везут или во Дворец пионеров. Поймать бы его надо и вопросики задать.
—А в редакцию его нельзя пригласить?— спросил я.
Куда там!— махнул рукой Сиропов.— Я ему уже в гостиницу звонил, но он наотрез отказался. Не могу, говорит. Занят, говорит, по горло, по лысину. Я уже и Маратика к нему в гостиницу посылал. Маратика! Гордость нашу! Золотое перо! Железное терпение! Он семнадцать раз ходил, а попасть так и не смог. Не принял его Ролан-ака. Занят. Народу у него всегда полно. Черт, бармалеи ненасытные! Не дают человеку одному побыть!..
А как же мы его заставим тогда?— растерялся я.— Если он... по горло... Если даже сам Маратик... Не говоря уже про шашлык...
—А вы подумайте, стариканы мои, голову поломайте, как вам его расспросить, пока он в Ташкенте остановился. Это, если хотите, проверка на профессиональную пригодность. Интервью — это вам не шара-бара.
—А какие вопросы задавать?
—Ничего себе!— усмехнулся Сиропов.— Неужели у вас к самому Ролану Быкову вопросов не найдется?.. Ну, про то, как он сниматься начал... Какие планы у него... Про смешные эпизоды... Э, да чего я вам подсказываю?! Вы до него только доберитесь — он вам сам сто блокнотов надиктует. Грузчика еще наймете — ответы уносить... Маратик тоже пока не теряет надежды. Вот и поглядим, кто кому фитиль поставит — вы ему, или он вам...
Как говорит Акрам — «Паруснику дай только ветер поймать». И еще — «Зачем матросу весло, если его корабль везет?»
Но, с другой стороны, интервью — это вам не борькино «Нас во живет у дворе... И даже не крякинское «На горе вопит карнай...». И еще, с третьей стороны — у парусника есть чем ветер ловить... А весло пригодится, если кораблю взбредет в голову тонуть. Так ведь?
Борька потирал руки.
— Теперь мы покажем этому хвастуну-Маратику, кто есть кто!— хорохорился он. — Слыхал, что Сиропов про него сказал? Семнадцать раз в гостиницу ходил — и все зря.
—Думаешь, нам повезет больше?— ухмыльнулся я.
—Уверен. Главное — хорошенько все продумать, найти слабые места у противника. Я не выдержал и рассмеялся.
Говори, да не заговаривайся. Сказал тоже — противник... Придумаешь...
Ну это я так, фигурально,— выкрутился Борька.— В смысле — разобраться надо, где да что. Вот увидишь: что-нибудь придумаем.
Мы выскользнули из лифта. Мартовское солнце гарцевало на облаке, легонько постегивая его теплым ветерком. Облаку было весело, и оно металось под горячим седоком, будто желало сбросить солнце на небо. Хорошо! Совсем весна!
И только на душе у меня стояла, в лучшем случае, поздняя осень. Наивный человек этот Борька Самохвалов. Интересно, как он собирается выполнить задание Сиропова, если Быков в принципе никого не принимает?
— Пошли в гостиницу!— распорядился Борька.— Вон же она, рукой подать. Только дорогу и перейти.
—Сейчас?— удивился я наивности Борьки.— у тебя где уши были? Сказано же тебе — он или в жюри сидит, или со зрителями.
Но Борька был невозмутим.
— С чего ты взял, что я собираюсь сейчас с ним беседовать?— насмешливо сказал он.— Думать идем, ду-у-мать. Понятно?
Я послушно поплелся за Борькой, предоставив ему право показать мне, что он понимает под словом «думать».
Гостиница «Ташкент» была в двухстах шагах от редакции, и уже через три минуты мы входили в просторное, как баскетбольное поле, фойе. Острым взглядом Борька зацепил табличку «Администратор» — и, словно лассо на нее накинув, стал неумолимо подтягиваться туда. Массивную фигуру скучающей женщины в цветастом платье успешно заслоняла не менее массивная табличка — «Мест нет». Борька потоптался малость и, розовея от смущения или дерзости, сунул голову в окошечко.
Ой!— воскликнула женщина, очнувшись от дремоты и явно радуясь возможности хоть как-то развеять скуку.— Что за аленький цветочек к нам пожаловал? Тебе чего здесь надо?
Мне? — серьезно спросил Борька. Похоже, он, угодив головой в окошечко, начал мучительно вспоминать — зачем он здесь.— Ах, да... Нам узнать надо, где живет товарищ Быков. В каком номере.
Ах, только узнать?— добродушно улыбнулась регистраторша. Это у нас просто. Как, говорите, фамилия вашего товарища?
—Быков. Товарищ Быков.
Женщина забегала пальцем по журналу, припевая чуть слышно:
—Быков... Быков... Быков... Быков... Быков...
Мы терпеливо ждали.
—Так!— остановился палец.— Есть Быков. И Быкова тоже есть. Сто двенадцатый номер. На втором этаже. Можете пройти к нему.
—Прямо сейчас?! — ахнул Борька.— Можно?
—А почему бы и нет?— пожала плечами регистраторша.— До одиннадцати вечера посторонним вход не возбраняется. А вот потом уж — будьте добры очистить помещение.
Забыв поблагодарить администраторшу, мы со всех ног бросились по лестнице на второй этаж, не веря в такую быструю и легкую удачу; Сто двенадцатый оказался заперт. Тяжело дыша, мы стояли у двери и размышляли, как нам быть дальше.
Уехал...— вздохнул Борька.— Интересно, а Быкова — это кто?
Дочка, наверное,— сказал я.— Разве ты не знаешь, что у всех знаменитых артистов дети тоже в кино снимаются? С отцом приехала — точно тебе говорю!
Мы спустились вниз — не стоять же у дверей, как стоят скелеты у доски в нашем зоокабинете. На стене прямо над нами висела «Схема эвакуации проживающих в гостинице в случае пожара».
—Погорела наша с тобой затея, — загрустил Борька.— Хотя постой!.. Тэк-с! Будем действовать по моему плану. И можешь считать, что Маратику мы уже вставили фитиль!
—Уже?— хмыкнул я.— Интересно.
Но Борька смерил меня презрительным взглядом и сказал голосом, в котором слышались сироповские нотки:
— Не веришь! Тогда смотри и учись. Пока я живой. Начинаем операцию «Интервью века»!
—Объясни толком...
— Так-так... Погоди!— бубнил Борька, изучая схему.— Все ясно: двести двадцать четвертый!