Собравшись с силами, он медленно пополз на стоны. В большой воронке, вырытой снарядом, лежал Горошек.
— Куда ты ранен? — спросил Жёлудь. Горох ничего не ответил, только жалобно застонал. Жёлудь увидел распоротый бок товарища и, не выдержав, упал как подкошенный.
ПЛЕН
Когда голова у Жёлудя перестала кружиться, Горошек уже не стонал. Он терпел, стиснув зубы, и даже пытался улыбнуться.
— Теперь я ничего не боюсь, — с надеждой промолвил Бегунок. — Ведь ты знаменитый доктор и быстро вылечишь меня.
— Разумеется, — пообещал Жёлудь и, взявшись руками за голову, глубоко задумался.
В эту минуту он ненавидел себя. Жизнь Горошка висела на волоске, а он не мог помочь другу, потому что, кроме как врать и хвастаться, ничего больше не умел. Правда, Жёлудь однажды видел, как люди залечили его папаше подгнивший бок цементным пластырем, но не мог придумать, где достать это чудесное лекарство.
А Горошку становилось всё хуже и хуже. Жёлудь сбегал к ручью и принёс ему полный берет воды.
— Только не умирай, — умолял он друга. — Только, будь так добр, не умирай.
— Даже и не думаю, — бодрился Бегунок. — Ведь ты сейчас начнёшь меня лечить?..
Так и нашла их в воронке санитарка Фасолька. Она достала из своей сумки комочек воска, одному залепила бок, другому — пробитую голову и семь суток, не присаживаясь, ухаживала за ними, пока оба друга не встали на ноги. Однако за это время фронт откатился назад, и все они очутились на территории противника.
— Почему ты не отступила со своими? — спросил Жёлудь санитарку.
— Как я могла оставить в беде друзей нашего Тур-Боб-набоба? — удивилась Фасолька. — Ведь вы были тяжело ранены.
— Троекратное ура! Троекратное ура! До чего же ты добра! — Жёлудь не удержался и выразил своё восхищение в стихах.
— Не понимаю, — покачала головой Фасолька.
— На языке поэтов это означает, что ты славная девушка. Ты спасла нас от смерти.
Санитарка только потупилась и ничего не сказала.
— Дайте мне карту: я хочу посмотреть, где мы сейчас находимся, потребовал Жёлудь.
— А что это за карта?
— Чтобы научиться её читать, надо по меньшей мере четыре года ходить в школу.
— А ты ходил? — спросила Фасолька.
— Я знаменитый… гм… — Хвастун кашлянул, снова желая что-то соврать, но, услышав стон Горошка, осекся и сказал правду: — Один год. Карта нам очень помогла бы. "На хорошей карте каждый куст отмечен", — говаривал мой учитель Ворон.
Опасаясь что-либо соврать, Жёлудь встал и, ковыляя, пошёл по полю. Горох следовал сзади, опершись на плечо Фасольки.
Возле срубленной осколком снаряда былинки лежал раненый всадник-фасоль. Его кузнечик, опустив голову, стоял рядом. В боку солдата торчал штык пехотинца — еловая иголка. Жёлудь попросил у Фасольки воску, вытащил иглу, залепил рану, наложил на неё повязку из паутины и стал расспрашивать раненого:
— Ты какого полка?
— Не знаю, я неграмотный.
— Что это за война у вас?
— Столетняя.
— О-о! И с кем же вы воюете?
— Грядка с грядкой.
— Между собой?
— Ну да!
— Из-за чего же вы не поладили?
— Я и сам не знаю. Тысячи наших братьев-всадников уже сложили головы, пехотинцев пало ещё больше, но этим сражениям ни конца ни края не видно. Такова, стало быть, воля обоих Бобовых правителей Тур-Боб-набобов.
При этом имени фасоль даже затрясся от страха.
— Почему обоих?
— И у пехотинцев есть такой же повелитель.
— Послушай, что ты рассчитываешь выиграть войной? — спросил у раненого Горох.
— Ничего, — рассердился кавалерист. — Ничего я не хочу, только побыстрей вернуться домой и повидать деток.
— Но твой повелитель говорит совсем иначе.
— На то он и повелитель. А вы кто будете?
— Мы… — Жёлудь хотел снова что-то придумать, но сдержался: на него с упрёком смотрели глаза Горошка. — Мы твои добрые друзья.
— Только никому не говорите о том, что я вам расскажу, — начал всадник. — Это старая история. Мы жили очень мирно, и только по старинке одни звались кавалерией, а другие — пехотой. Но в нашу землю откуда-то явились два чудных Боба: один — красный с чёрными точками, а другой — чёрный с красными точками. Явились и провозгласили себя нашими правителями. Один говорит, что пехотинцы будут господами всего Бобового царства, а другой — что всадники. А мы, дураки, сражаемся! Уже целых сто лет! — Раненый придвинулся поближе, приложил руку ко рту и зашептал: — Говорят, ни один из них не похож ни на всадника, ни на пехотинца.