— Почему Вьюнку пятьдесят всыпали, а мне только сорок? Чем он лучше?
Солдаты добавили ему ещё десяток.
— А почему обоим поровну? — выходил из себя Вьюнок. — Ведь он гораздо меньше ростом! Нечего ему со мной равняться.
Солдаты добавили и этому десяток горячих. А соседи, оба еле живы, всё просят ещё добавить, только бы побольше другого получить. Возможно, солдаты засекли бы их насмерть, однако бедняги так ослабли, что уже и просить не могли.
Но как только немного оправились, снова принялись за своё: всю землю вокруг перекопать хотят. Вот только под тем огромным камнем ещё не копали. Потому теперь и роют норы, спешат-каждый хочет первым сокровище заполучить.
— Я таких завистников отродясь не видал! — удивился Горох. — Ну бывает, что кто-то кому-то завидует, но чтобы так…
— Завидовать вообще не следует, — сказала Фа-солька.
— Правильно, нечего завидовать завистникам, — усмехнулся Клевер.
Рано утром друзья простились с любезным рассказчиком, поблагодарили за ночлег и двинулись в путь. Однако когда они снова проезжали мимо развалин, их почему-то никто не встретил, не стал приглашать в гости. Непривычно тихо было и возле камня.
— Может быть, они действительно что-нибудь нашли? — засомневался Горох. Ведь это был последний клочок неперекопанной земли!
— И тебе сокровища захотелось? — засмеялась Фасолька.
Жёлудь немного поколебался и сказал:
— Взгляни, чтобы не жалеть потом. Огромный камень изрядно осел. Из-под него торчали какие-то лопаты.
— Неужели их придавило? Всех? — Вихор Горошка встал дыбом. — Подумать только, какой ужасный камень: ни поднять, ни сдвинуть!
— Не камень, а зависть их придавила, — сказал Жёлудь и погнал кузнечика дальше.
Всю дорогу Жёлудь поддразнивал товарища: как это он, прошедший огонь и воду, попался на сказочку о сокровищах.
— Перестань, — просил Горох.
— Угадай, чем лечат от зависти, тогда перестану, — не унимался приятель.
Горошек морщил лоб, думал и всё никак не мог угадать, подскакивая на спине коня, как заправский кавалерист. Ему казалось, что от зависти хороши все средства, однако Жёлудь требовал назвать самое главное.
— Сдаюсь, — не выдержал Горох.
— От зависти прекрасно излечивает настоящая дружба, — угадала за него Фасолька.
— Это самое лучшее лекарство! — согласился Жёлудь и перестал дразнить товарища.
ПОДВИГ ГОРОШКА
С величайшей осторожностью ехали друзья через Перцовую землю и владения Каштана-разбойника. Днём отдыхали, а ночью гнали кузнечиков вдвое быстрей. Звёзды указывали им путь. Но как-то ночью небо затянуло тучами, и звёзд не стало.
— Дальше ехать нельзя, — решил Жёлудь. — Лучше дождёмся утра.
Сели, разложили костёр и стали греться.
— Хоть бы одним глазком посмотреть на эту страшную Перцовую землю! — сказал Жёлудь. — И чем она так страшна?
— Не знаю. И у нас в деревне, чуть что, сразу говорят: зададим перцу, вслух размышлял Горох.
— Ничего хорошего там нет, — объяснила им Фасолька. — Все скрючились, прогоркли от злобы, сморщились, словно перцу наелись. Страшное дело: три часа бранятся, прежде чем скажут приличное слово!
— Откуда ты знаешь? — не поверил Жёлудь.
— Через их землю нас гнали в столицу Кривдина государства, — ответила Фасолька. — И я не понимаю, что за интерес смотреть, как эти перцы злятся, ссорятся и ябедничают друг на друга?
— Всё равно мне нужно знать. — Жёлудь вытащил тетрадку. — Рассказывай.
— Однажды стража остановила нас возле сложенного из веток шалаша. В нём жила семья Горького Перца: он сам, жена Горюха и сын Горчиш. Только мы остановились, как вышел старик и выругался:
"Чёрт возьми!"
За ним вылезла из шалаша старуха и тоже шамкает беззубым ртом:
"Чёрт побери!"
А их сынок, от горшка два вершка, и тот, наглядевшись на родителей, бормочет:
"Чёрт подери!"
От этих слов запахло чем-то неприятным, гадким. А часовые всё время подзуживали ругателей и хохотали. Однако я не могла смеяться: мне было жаль их.
Услыхав смех стражи, старуха как глянет — сразу скисло молоко в моей чашке. Старик как зыркнет — сразу красная свёкла белой стала. А маленький Горчиш тоже не отстаёт: как посмотрит из-под насупленных бровей — сразу у одного часового пальцы инеем покрылись, до того холодно стало.
"Кто это учил вас так смотреть?" — спрашиваю я.
"Разве это взгляд? Мой дед как посмотрит, бывало, как глянет, тысяча дьяволов, так у всех вокруг сразу носы напрочь отмерзали, — стал бахвалиться малыш Горчиш. — А уж если разинет рот, чтоб ему пусто было, так за версту воняло".