На первых порах бродяг паканатти третировали не так откровенно, как другие кочевые племена — париев, или родиа. Но понемногу они приучились к мясу и стали использовать в пищу самых нечистых животных, даже грязную падаль. Мужчины и женщины пристрастились к крепким напиткам и в конце концов дошли до крайней степени падения.
Тем не менее паканатти отличаются храбростью, о чем свидетельствует нижеследующая история.
Однажды вечером Жаколио охотился на тигрицу со своим слугой Амуду, рослым нубийцем, преданным ему по-собачьи. Ягненок служил приманкой для хищницы, которая пробиралась по-кошачьи тихо через заросли мимозы, ведя своих малышей на водопой к ручью, возле которого сидели в засаде двое охотников. Ударом могучей лапы тигрица наповал сразила ягненка и на миг оказалась в пределах досягаемости. Вспышка молнии рассеяла ночную мглу, эхо выстрела громом прокатилось по лощинам. Это целился Амуду, и тигрица, перекувыркнувшись в воздухе, забилась в судорожных конвульсиях. Напуганные ярким блеском и шумом выстрела, четверо тигрят прижались к мертвой матери. Дым еще не успел рассеяться, как Амуду бросился из чащи, на ходу разматывая свой «шомен», или полотняную набедренную повязку. Жаколио устремился вслед за ним с пистолетом в одной руке, с карабином — в другой. И он подоспел как раз в тот момент, когда верный Амуду, захватив осиротевших малышей, укладывал их в самодельный полотняный мешок, стянутый узлами с четырех концов.
В эту минуту четверо совершенно голых сингалов появились с противоположной стороны. Завидев европейца, они распростерлись плашмя в траве, совершая особый ритуал — шактангу. Знаком высочайшего почтения служили прижатые к земле шесть точек тела: стопы ног, колени и руки.
Это были тота-ведды[90], или охотники на тигров, принадлежащие к одному из обездоленных бродячих племен. После почтительного приветствия они поднялись с земли, и один из них, отделившись от группы, приблизился к Жаколио и заговорил с ним на диалекте прибрежных тамилов.
Завязалась беседа, и вот как ее передает путешественник.
«— Уже четыре дня тота ночуют в горах, чтобы найти тигра, и вот мулуку (черный человек с кудрявой шерстью на голове, дословно: баран) убил животное и забрал детенышей. А у тота нет риса для их семей.
— Сколько тебе платит за тигра Чото-саэб[91] в Коломбо? — спросил я.
— Три рупии за самца, четыре — за самку и одну рупию за тигренка.
— Значит, сегодня ночью ты мог бы заработать с твоими товарищами восемь рупий (двадцать франков)?
— Так точно, саэб!
— А как бы вы смогли убить этого хищника?
Вместо ответа на вопрос туземец бросился в заросли и тут же вернулся с одним из тех допотопных кремневых ружей, которые после реформирования европейских армий батальонные торгаши поразбросали по всему свету. Я не мог удержаться от смеха при виде этого музейного экспоната. Разбитый приклад был скреплен кое-как деревянными шпильками, а несколько плотных веревочных витков поддерживали ружейный замок с выпавшими болтами.
— Если у тебя нет ничего другого для охоты на зверя, — заметил я своему собеседнику, — то ты закончишь свои дни у него в пасти.
— Тигр не убьет тота раньше, чем пробьет его час!
— Скажи твоим товарищам, что мы поохотились вместо них. Ты можешь забрать животное и детенышей, кроме одного, которого я желаю оставить себе. Я дам тебе за него две рупии.
На такое решение туземцы не смели даже надеяться; оно привело в полнейший восторг этих бедняков, и тота принялись выражать свою бурную радость, распластываясь у моих ног со всеми знаками глубочайшей преданности и признательности. Таким образом они обеспечили себя и свои семьи рисом на два месяца».
Эти бедные туземцы, последние представители коренного населения Цейлона, составляют предмет всеобщего презрения как «нечистые» и, как уже говорилось, не имеют других средств для жалкого существования, кроме сбора фруктов, трав и корешков, да еще эпизодической охоты на хищников.
И разве не приходится им жестоко расплачиваться за попытки одолеть свирепых животных?.. Плохо вооруженные, слабого сложения, они в восьми случаях из десяти лишь наносят несмертельную рану своим грозным противникам, и те их тут же разрывают на клочки, если беднягам не удается — в редких случаях — укрыться на деревьях.
Во всех своих путешествиях по Цейлону Жаколио испытывает равное влечение к лесу и к океану — в одном его чарует девственная пышность, в другом — изобилие форм животного мира. Последуем за ним к устью реки Калтны. Он долго едет верхом, пытаясь ближе подобраться к намеченной цели, но джунгли встают непреодолимой стеной, и он со своими спутниками вынужден спешиться. Девственный лес встречает его таинственным переплетением лиан, бамбука, гигантских ползучих растений.
90
— искусственно придуманный Жаколио этноним. Речь, разумеется, идет о веддах, прямых потомках древнейшего населения Шри-Ланки, живущих в наши дни малочисленными изолированными группами во внутренних районах восточной части острова Ланка; ученые относят веддов к веддоидной расе большой австралийской расы; общая численность веддов не превышает 1 тыс. человек. (Тота, видимо, образовано от названия народа дравидийской языковой семьи тода, неоднородного в антропологическом отношении и живущего в горах Нилгири, на полуострове Индостан; их общая численность в наше время составляет около 1 тыс. человек).