Не расстраивайтесь! Ещё не всё пропало! Знаете, кто спас положение? Обыкновенный поросёнок! Он был молод и жизнерадостен и совсем не желал сидеть на руках у своей хозяйки. Махнув хвостом на все правила железной дороги, поросёнок вырвался, юркнул под ворота и весело припустил по перрону.
Дежурная бросилась за нарушителем.
— Что за свинство! — кричала она, пытаясь ухватить поросёнка за кончик его дерзкого хвоста.
— Лови его! — дружно заорали хитрые опоздавшие и кинулись… к поезду.
Впереди всех громадными скачками мчался папа; рывок, ещё рывок — и его стометровка по электричке началась — это был бег по сильно пересечённой местности, через узлы и чемоданы.
Второй, третий, четвёртый вагон — поезд трогается! — пятый… Вот она, бабушка, у окна! Папа подлетел к ней, выхватил зонтик и выпрыгнул на ходу.
В вагоне оторопевшие пассажиры уставились на бабку. Та, ошеломлённая, застыла с открытым ртом.
— Караул! Зонтики крадут! — завопила её соседка. — Бабка, ты чего не кричишь?! — набросилась она на старушку и, схватив свой зонтик, прочно уселась на него.
12
Наконец сбежавший зонтик в Люсиных руках. Она вскинула глаза на башенные часы и удивлённо затрясла головой. Со стрелками творилось что-то невероятное: они прыгали то влево, то вправо, затем начали гоняться друг за другом по всему циферблату…
Люся вытаращила глаза.
Вдруг в циферблате открылось окошечко, из него высунулся угрюмый человек с тряпкой в руках и стал протирать бронзовые цифры.
— Нашёл время! — сердито фыркнула Люся и сбежала по ступенькам вокзала в просыпающийся город.
— С добрым утром! С добрым утром! — зачирикали воробьи в сквере.
Утро действительно было добрым… Город, свежий и умытый после вчерашнего дождя, был весь пронизан солнцем. Оно весело и озорно дробилось в чистых оконных стёклах, ящерками сновало в ещё не просохших лужицах и мастерски чеканило на асфальте узорную тень листвы.
Пробегая по мостику, Люся ахнула: отражение шпиля, опрокинутое на воду канала, причудливо извивалось в скользящем солнце. Золотой шпиль змеился в воде, как живой…
Но любоваться было некогда — Люся неслась во весь дух.
— Не отставай, а то на буксир возьмём! — пошутили ремесленники, весёлой стайкой пробегавшие мимо.
Наконец-то трамвайная остановка! Люся перевела дух и огляделась.
Незнакомая улица жила своей жизнью. Из открытого настежь окна доносилась искристая мелодия Штрауса, а старикан дворник, спрятав улыбку в шкиперскую бороду, плавно помахивал метлой в такт вальсу. «Наш Моцарт!.. Который день спозаранок прелюдии гоняет…» — с гордостью сообщил он рабочему, сгружавшему хлеб с машины. «Бодрая музыка!» — кивнул тот; из-под его рук по конвейеру прямо в окно кондитерской рекой текли пышные, румяные булочки… Аппетитный запах свежего хлеба смешался с нежным ароматом только что привезённых флоксов… Ими была уставлена вся панель возле цветочного магазина…
А вот и Люсин трамвай. Девочка обрадованно прыгнула в вагон. Следом за ней, насвистывая песенку, вошёл седой, сухопарый человек с чемоданчиком и воздушным шариком в руках.
— Доброе утро! — обратился он к кондуктору. — Подержите, пожалуйста, этого непоседу!
Молоденькая, заспанная кондукторша машинально взяла шарик, а странный пассажир начал шарить двумя руками в своих глубоких карманах.
— Будьте любезны, получите за проезд! — и он протянул яйцо.
Глаза у кондукторши стали круглыми.
— А курицы у вас не найдётся? — съязвила она.
— Посмотрим! — улыбнулся незнакомец и вытащил из кармана зубную щётку.
Кондукторша прыснула:
— Опоздали, гражданин! Зубы я уже в пять часов утра чистила! — Потом, сделав строгое лицо, она добавила: — А три копейки у вас найдутся?
— Ну что, спать расхотелось? — рассмеялся незнакомец.
Заплатив наконец за билет, он ловким движением вдел в петлицу кондукторше чайную розу.
— А это — лично вам! С этой минуты вы — королева кондукторов! — Незнакомец схватил лежавший возле кондукторши складной металлический метр, растянул его, потом сложил зубцами и, соединив концы, надел ей на голову:
— А вот и корона!
Польщённая кондукторша засмеялась, а пассажир забрал у неё шарик и отпустил его под потолок:
— Посиди там, шалунишка!
— А ты, курносая, что нос повесила? — повернулся он к Люсе, и на её коленях, неизвестно откуда, оказалась длинная, как хлопушка, конфета.