– Зарезал кого, что ли? – не понял я. – За что сидел? – переспросил я Настю, хорошо зная нашего соседа, степенного, убеленного сединами старика. За глаза и правда его все звали Хромой.
«Может, он и в паспорте так записан», – подумал я, но переспрашивать не стал.
– Зарезал, не зарезал, я слышала от отца, но в какой-то группировке он состоял.
– В люберецкой?
– Нет, в какой-то другой.
– Может, солнцевской?
– Нет… Точно, вспомнила! В троцкистской, – Настя вытащила из уголка памяти название группировки.
Данила захохотал:
– Дура, троцкистская группировка была в тридцатых годах, ее еще Сталин разгромил.
– Может, поэтому Хромой и затаился? – задумчиво сказала Настя.
– Чего ему таиться, – снова вступил в спор Данила.
– Что сидел хотя бы?
– По-твоему, он должен с утра с ножом выскочить на улицу и орать: «Разбегайся! Всех зарежу! Я в группировке состоял. Моя кличка Хромой». Так, что ли?
– Ну, знаешь, Данила… – не нашлась что ответить на такое возражение Настя.
– Гы-гы-гы… – счастливо смеялся Данила, радуясь, что уел свою вечную оппонентку.
Настя тараторила про других соседей, выдавая, как из компьютера, имеющуюся у нее информацию. Данила, дорвавшись до бинокля, так внимательно осматривал окрестности, как будто первый раз их видел.
Внизу в доме часы с кукушкой пробили полдень.
– Так рано!.. Еще только двенадцать, – сказал Данила. – А я думал, уже часа четыре.
– Ты не это думал, ты думал другое, – невинным голоском пропела Настя.
– Что? – не уловив иронии, заглотнул наживку Данила.
– Жрать пора, вот что ты думал, – взяла реванш Настя.
Она, видно, наступила на больную мозоль Данилы, потому что он полез в драку. Поесть он и правда любил.
– Ой, мамочки! – прячась за моей спиной, верещала Настя. – Он меня убьет.
– Дай и мне посмотреть, – взял я бинокль у Данилы, оставляя его один на один с Настей. На чьей стороне будет победа, им ясно было с самого начала, поэтому Данила, замахнувшись, настороженно, по дуге, обошел свою обидчицу.
– Только тронь, убью! – пригрозил он.
Я навел резкость и стал смотреть на озеро. Слева вдалеке виднелся пляж. Ближе к нам он переходил в низкий берег, поросший осокой. Там сидели два рыбака, а рядом с ними стояла белая машина, «жигули».
«Тоже, нашли место, там же сроду не клюет, и чего сидеть?» – подумал я.
За рыбаками пологий берег упирался в нависающий над водой обрыв. По этому обрыву тянулась узенькая тропинка, опоясывающая ремешком дома по Приозерной улице. При желании, имея длинную удочку, можно было прямо из собственного огорода ловить рыбу в озере. Я посмотрел направо, на плотину. Ничего интересного. Перевел взгляд левее и уперся в стену леса за озером. Я уже готов был предложить друзьям покинуть пыльный чердак, когда невдалеке, на дереве метрах в ста, что-то блеснуло. На ветке, за стволом, шевелилось что-то живое, большое и черное. Что там такое, я разобрать не мог.
– Настя, глянь, что бы это могло быть? – указав на дерево, я передал ей бинокль.
– А… Горилла, – разочарованно сказала Настя, возвращая мне бинокль.
– Дай я тоже посмотрю, – заволновался Данила.
– Точно, Горилла! – подтвердил он. – Что ему там надо?
«Интересно, откуда в средней полосе могла появиться обезьяна?» – подумал я.
– Дайте мне тоже глянуть, я первый обезьяну увидел.
В ответ на мою просьбу Данила с Настей рассмеялись.
Я внимательно пригляделся. И точно, на дереве сидела огромная черная обезьяна, курила и смотрела в бинокль в нашу сторону. Наконец, когда она отвела от глаз окуляры, я увидел, что это человек. Он пускал кольцами дым. Если бы не бинокль в его руках и сигарета, я бы и правда подумал, что там сидит горилла, так он был похож на обезьяну.
– Да никакая это не обезьяна, там человек сидит! – возмутился я. – Придумали тоже: «горилла», «горилла».
– Никакой он не человек, он сроду не был человеком и никогда им не будет, – стоял на своем Данила – Я прав, Настя?
– Прав! Прав! – подтвердила она. Первый раз я слышал, как они пришли к единому мнению. – Этот гусь просто так там сидеть не будет – значит, что-то высматривает.
– Куда он смотрит? – спросил Данила.
– Куда-то сюда. По-моему, в соседний двор, к Хромому, – внимательно изучая Гориллу, ответил я.
Мы еще минут десять понаблюдали за Гориллой. Уходить он не собирался, периодически поднимал свой бинокль и внимательно оглядывал окрестности и дом Хромого. Мы тоже внимательно оглядели соседское жилище. Дом как дом, ничего интересного. Во дворе, два на два, неглубокий бассейн и большая кавказская овчарка по кличке Балбес. Самого хозяина видно не было.
Жара на чердаке стояла приличная. Мы собирались уже спуститься, когда по тропинке со стороны озера к дому Хромого подошел рыбак с удочкой и рюкзаком и постучал в калитку. Балбес захрипел, кидаясь через забор на гостя. Тут же из дома вышел Хромой и цыкнул на собаку. Я повел биноклем в сторону дерева, туда, где сидел Горилла. Горилла, впившись двумя руками в окуляры бинокля, не отрываясь, смотрел на них. Выбрал он не тот наблюдательный пункт. Все, что происходило за внешней частью забора, там, где у калитки стоял рыбак, ему хорошо было видно, а вот двор с его дерева не просматривался. Весь двор как на ладони был виден лишь с нашего чердака. Хромой вышел за калитку, подозрительно посмотрел по сторонам и, убедившись, что они с рыбаком одни, спросил:
– Принес?
Ответа мы не расслышали. Рыбак полез в рюкзак и вытащил рыбину с килограмм весом.
– Подожди здесь! – приказал Хромой и, взяв рыбину, скрылся в доме.
Рыбак топтался у калитки. Я его хорошо рассмотрел в бинокль, и Горилла рассмотрел. Это был холеный плотный старик лет семидесяти, седой, без намека на лысину. Хромого долго не было. Я перевел бинокль на дерево. Горилла, удовлетворенный тем, что увидел, оправдывая свою кличку, по-обезьяньи быстро слез с дерева и пошел в сторону плотины. Но поторопился спуститься Горилла. Я навел бинокль на окна Хромого и увидел много интересного. День был солнечный, сквозь окна хорошо просматривалось, что делается в комнатах. Хромой разложил рыбину на кухонном столе и стал что-то из нее выдавливать. Из рыбины, а это, похоже, был карп, выкатился предмет, похожий на стекляшку, величиной с грецкий орех. Хромой долго рассматривал стекляшку через лупу, вертел в руках, зачем-то взвесил на аптекарских весах и, удовлетворенно кивнув головой, сунул обратно в рот рыбине. Затем взял «дипломат» и вышел с ним во двор. Балбес прыгнул ему на грудь. Посадив собаку на цепь, он впустил во двор рыбака и передал ему «дипломат».
Высокий забор Хромого не позволял видеть с улицы, что происходит во дворе. Но нам с крыши было все отлично видно. Рыбак открыл «дипломат». У нас отвисли челюсти. «Дипломат» был доверху набит пачками денег.
– Надеюсь, деньги не фальшивые? – спросил холеный господин.
– За что обижаешь? – обиделся Хромой.
– У меня классный товар. В другом месте с руками оторвут.
– Твой товар – мои деньги, – ответил Хромой.
Рыбак пересчитал пачки. Одну из пачек он распечатал и, удовлетворенно хмыкнув, переложил содержимое «дипломата» в свой рюкзак. Деньги перекочевали к рыбаку. Той же дорогой, что и пришел, по тропинке вдоль озера он медленно удалился в город. От увиденного у меня кружилась голова и путались мысли. Данила непроизвольно сглатывал слюну, он даже забыл оттолкнуть от себя придавившую его Настю. Пока они переживали увиденное, я продолжал смотреть в бинокль.
Хромой зашел в дом, взял рыбину, проверил, в ней ли странный предмет, так похожий на стекляшку и, выйдя, выпустил ее в бассейн. Рыба, а я хорошо рассмотрел ее, это был карп, вильнула хвостом и, ожив, поплыла. Обалдевшие, мы спустились с крыши. Надо было обсудить увиденное.