Дорогая,
Помнишь ты, как в метельной ночи,
Догорая,
Дышат угли живые в печи?
А снаружи,
Если к стеклам приникнуть тесней,
В мире стужи
Видно клочья летящих теней.
До рассвета
Без лопаты за дверь не ступи!
Будто где-то
В белой хатке средь белой степи.
Временами
В кухне дужкою звякнет ведро.
То под нами
Осторожно проводят метро.
Полквартала,
Даже меньше — и вот он, Арбат.
Ты устала?
А за окнами хлопья свистят.
Будь же прочен,
Старый дом средь ревущих ветров.
(Между прочим,
Это, в сущности, первый наш кров.)
Звон метели.
Да от печки, что стихла во сне,
Еле-еле
Зыбкий отсвет дрожит на стене.
«О если бы ты хоть на миг увидала…»
О если бы ты хоть на миг увидала,
Как я выбивался из сил.
Но что было делать — сирень увядала,
Пока я ее довозил.
Но ты никогда не была равнодушной,
Ты гладила каждый листок,
А мне говорила: «Немедленно нужно
Поставить сирень в кипяток».
Сначала я спорил. Но мало-помалу,
Буквально у нас на виду
Сирень распрямлялась, сирень оживала,
Как в самом заправском саду.
Сейчас мы шагаем дорогой одною,
И мне улыбаешься ты,
Когда мы весной замечаем с тобою
Цветущей сирени кусты.
Но я б не хотел, чтоб в жару и в бураны
Цвела она так же весь год.
Она потому навсегда дорога нам,
Что только весною цветет.
ОСЛЕПЛЕНЬЕ
Как будто бы чьих-то грехов искупленье,
Порою нисходит на нас ослепленье.
Не видит садовник раскрывшейся розы,
А шахматный гений — простейшей угрозы.
Не видит грибник, что в грибах вся поляна,
Беспечное сердце не видит обмана.
Не видит охотник когтей отпечатки,
А старый наборщик — смешной опечатки.
И страшно, когда, вдруг очнувшись за чаем,
Мы слезы в любимых глазах замечаем.
РОДНЫЕ
— Неродные? Чепуха!
Мы родня под общим кровом
Но гранатная чека
Сдвинута недобрым словом.
— Эти дети — от него.
Посмотрите, как похожи!.. —
И, однако, отчего
У самой мороз по коже?
Ну а он?.. За столько лет,
Что смотрел на эти лица,
Может, в них оставил след
Тот, который нынче длится?..
«Обыденности ряска…»
Обыденности ряска,
Зацветшая в тиши…
Как требуется встряска
Для тела и души!
Чтоб страстью нас задели,
Не звоном ремесла, —
Больным ходить неделю,
Так книга потрясла.
И чтоб, вбежав в воротца
И слыша крови гул,
В глаза, как в два колодца,
В тебя я заглянул.
РИСУНОК
Вдруг озарится мгла
В каком-то странном плане.
Ахматова была
Моделью Модильяни.
До первой мировой,
Среди возможных сотен,
Рисунок перовой
Изящен и свободен.
Но вы узнали — чей,
И тут вас поразило
Скрещенье двух лучей,
Двойная эта сила.
Кто изображена,
И кем — на белом поле!..
Душа поражена
Помимо вашей воли.
ССОРА
Вздор, сказанный неловко,
С усмешкой: не беда.
Неясность, недомолвка
И — ссора на года.
И вдруг: а что такое?
За окнами светло.
Зима, и как рукою
Все временем сняло.
Морозные узоры,
Сквозь них — закатный свет.
Есть прошлое у ссоры,
Но будущего нет.
НА ЗАКАТЕ
Прогулки на закате —
Час или полчаса,
Где, кстати и некстати,
Возможны чудеса.
Тумана одеяло
Густело на лугу.
И женщина стояла
На правом берегу.
Уже заката алость
Померкла кое-где,
Пока она спускалась
К серебряной воде,
Как бы входя в объятья
Иного бытия.
А сброшенного платья
Темнела чешуя.
«Жены молоденькой подруги…»
Жены молоденькой подруги,
Их до поры сплоченный круг,
Их столь порывистые руки,
Что книга валится из рук.
А загорели — как на юге,
Да не идут на ум науки.
Не Академия наук,
А академия подруг.
Жены любимые подруги.
МАДОННА НА ВОКЗАЛЕ
Мадонна в раннем мире первозданном,
Задумчивая, ждущая давно —
«С младенцем на руках и с чемоданом
У ног». Мы знаем это полотно.
Пока пред нею в храпе или в давке
Идет одна из неизменных пьес,
Она сидит на деревянной лавке
С рельефного резьбою «МПС».
Она сидит с людьми чужими рядом,
Нейлонового блузкой шелестя,
Она глядит спокойным юным взглядом
И кормит грудью малое дитя.
А над вокзальным застекленным сводо»
В той вышине, где все им нипочем,
Снежинки вьются редким хороводом,
Пронизанные солнечным лучом.