Заря цветком раскрылась где-то,
заискрилась в росе ночной,
и тьма, страшащаяся света,
укрылась в глубине лесной.
Листва, светясь, зашелестела.
Пошел я, но куда ж идти?
Туда, куда тропинке белой
меня угодно привести.
Старинной песенкой встречаю
и посвистом начало дня,
а птицы, хором отвечая,
роняют листья на меня.
Метафизический сонет
Напрасно ты клянешь удел свой; ни к чему
порочить плоть свою с презреньем и злорадством:
ты телу бренному обязана богатством
и силой ты, душа, обязана ему.
Безумная, тебе негодовать не надо,
что в тело смертное тебя внедрил Господь —
без чувств, которые тебе дарует плоть,
не вырвешься вовне, надменная монада!
Как зренье, слух и речь, над миром ты царишь,
твое могущество — в их силе животворной,
а плоть, лишаясь их, состарится покорно.
Чем наградишь ее, чем щедро отдаришь?
Умчишься в блеске ты и в славе лучезарной,
а тело бросишь здесь, презрев неблагодарно.
Судьба
И ты ребенком был… Поверить трудно,
что ты золотокудрым пареньком
с пальтишком, с башмаками ночью чудной
в углу шептался, стоя босиком.
За ласточками ты следил подолгу
и ласточек бумажных делал сам;
дивился, глядя в пестрые осколки,
пурпурным людям, голубым лесам.
Где дни, когда душа в доверье щедром
мужала, крепла, обретала строй,
в полях играла с шаловливым ветром,
растеньям и вещам была сестрой?
Идут года; на их пути суровом
становится врагом старинный друг;
ты в одиночество свое вмурован,
и медленно пустеет мир вокруг.
Камень
Старятся и люди и деревья,
исчезают дни, дожди, листва…
Камень неизменный, камень древний,
ты — иного естества.
Злополучной плоти человечьей,
беззащитных нервов ты не знал,
не терпел от совести увечий —
от ее змеиных жал.
Ты от века жаждой не страдаешь
той, что столько бед приносит нам, —
ты — греха не зная — не рождаешь,
не рожденный сам.
Ты — святой. Не оттого ли вдавне,
в дальней дали огненных веков,
люди в мраморе, в граните, в камне
стали воплощать богов?
Камень, — искру истины крылатой
я прозрел, хоть ты сокрыт во мхе:
только мертвое вовеки свято,
все живое — во грехе.
Весна
Весна пришла не разом,
но вот нисходит к нам
по густолистым вязам
и белым тополям.
Является шарманка
в наш темный двор, и тот
пленяется приманкой
и вместе с ней поет.
Заслышав эти песни,
я отвергаю вмиг
воротничок мой тесный
и груды мудрых книг.
Сметает вихрем время
все имена мои;
и зла и скорби бремя
уже в небытии.
Сбегаю, напевая,
по лестнице крутой,
чтоб там, где жизнь живая,
пропасть в толпе густой.
Тесать булыжник буду,
и в пыльных облаках
я вовсе позабуду
сомнения и страх.
И будет вечерами
меня в тени оград
ждать женщина с кудрями,
как черный виноград.