Был долгим день, и не назвать всего мне,
встречавшегося на стезе моей.
Что видел я? Сейчас уже не помню.
Все немощнее память, все темней.
Ангел Шартра
Твое мне неизвестно имя
и чин твой в ангельском ряду,
но откровеньями твоими
дорогу к жизни вновь найду.
Ты, средь небесного простора
остановивший свой полет
на кровле шартрского собора
и вдаль взирающий с высот, —
спустился к людям ты, как птица,
чтобы отраду нам принесть —
не меч, не смерть в твоей деснице,
а светлая благая весть,
Грядешь ты не по души наши,
зовешь ты к жизни всех равно —
и человека, и средь пашен
в росток идущее зерно.
Молюсь тебе, тобой спасенный,
в тот час, как мир бескрайный наш
искрится, солнцем озаренный,
как древний радужный витраж.
Весь Иль де Франс — цветущий, вешний,
перед тобой, — простор полей
и возле домиков скворечни
в тени ветвистых тополей.
И мимо всех мостов иду я,
и мимо старых стен туда,
где тихо зыблется, колдуя
над отраженьями, вода.
Где б ни был, вижу я все то же —
как над соборною стрехой
парит пресветлый ангел Божий
с благословляющей рукой.
Встреча на станции
Зонт
Радою Ралину
В зонтике моем таятся чары:
если дождь начнется — всякий раз,
лишь возьму с собою зонтик старый,
ливень прекращается тотчас.
Зонт в передней дремлет от безделья,
точно мышь летучая вися,
но ненастье длится уж недели,
и сердечно жаль мне всех и вся —
бледного ребенка, что тоскливо
льнет лицом к стеклу, смотря туда,
где бушуют буйные разливы,
где кипит и пенится вода;
воробья, что, отыскав посуше
место под стрехой, взъерошен, хмур,
слушает, как с густолистой груши
каплет дождик, долгий чересчур;
тех, что всю неделю — на заводах,
а в воскресный день свой — по домам:
в парке даже им заказан отдых, —
только дождь разгуливает там.
Захватив мой зонтик неизменный,
выхожу, и вдруг над головой
облака сменяются мгновенно
беспредельно ясной синевой.
Листья блещут, молоды и ярки,
и еще у входа слышу я
многолюдный шум и хохот в парке
над фонтанчиками для питья.
Пожилые люди на скамейке
весело беседуют с утра;
всюду вижу ведрышки и лейки —
на песке играет детвора.
Только у меня, должно быть, скучный
вид пенсионера-чудака —
лишь со мной шагает безотлучно
черный зонт по желтизне песка.
Люди тщатся соблюсти приличье,
но сдержать улыбку силы нет;
прохожу, вспугнувши стайку птичью,
дети в страхе мне глядят вослед.
И никто не понял, не приметил —
чтобы день отраден был для всех,
чтобы длился он все так же светел,
чтобы не смолкал беспечный смех,
чтоб сверкало листьев изобилье
под безоблачной голубизной,
нужно, чтобы здесь на страже были
я и мой потертый зонт смешной.
Все уносят года…
Все уносят года безоглядным потоком,
под конец отмирает и сердце.
Ты глядишь на врага в равнодушье глубоком,
ты живешь только властью инерции.