Верно, и они не могут этого допустить. Никто не должен знать, что делает паства. Одно это делает меня опасной для них.
Хотя, даже если бы каждый отдельный человек в этом чертовом культе или что бы это ни было, черт возьми, сказал мне, что все это было сделано ради их безопасности, я бы все равно сказала им, что они полны дерьма. Это месть. Мы встали на пути планов Ребекки. Мы все усложнили. Она хочет отомстить, и она собирается начать с меня, потому что я была настолько глупа, что практически отдалась ей в руки. Нет, я не могла знать, что кто-то знает о хижине, но я должна была догадаться. Я ничего не могу упустить из виду из-за этих людей. Мне нужно быть умнее.
Хотя, если меня никто не найдет, я думаю, действительно нет смысла становиться умнее, поскольку я сомневаюсь, что они позволят мне долго жить. Достаточно долго, чтобы я, конечно, пожалела, что вообще ступила на территорию комплекса, но потом? Кто скажет?
Наше продвижение замедляется, но мой пульс учащается вдвое. Теперь снаружи фургона слышны голоса, их много. Люди стоят вокруг, им любопытно, что происходит, кого привезли. Мы прибыли. Мы в лагере, приближаемся к Ребекке. Вот оно.
— Тебе лучше надеяться, что она проявит милосердие, — предупреждает водитель, пока его друг смеется. — Хотя я сомневаюсь в этом. Она не любит, когда ей причиняют неудобства, а ты была большим неудобством для всех нас.
Что, я должна извиняться? Я едва могу удержаться от замечания. Зачем тратить энергию? Все, что они все равно сделают, — это обернут все против меня и выставят меня на посмешище.
Только когда мы останавливаемся, настоящая паника начинает просачиваться в мою кровь. Как бы я ни старалась, я не могу справиться со своим паническим дыханием — короткие, резкие вдохи, которых едва хватает, чтобы оставаться в сознании. Нет никакой надежды убежать, даже если они развяжут мне лодыжки. Они поймают меня прежде, чем я отдалюсь больше чем на пару сотен футов. Возможно, они даже превратят это в игру.
Я не доставлю им удовольствия унижать меня. Но какая альтернатива? Перевернуться на другой бок и притвориться мертвой? По сути, это то, что я делаю, когда мои похитители открывают заднюю дверь фургона, так, что ослепляющие прожекторы освещают пространство и заставляют меня вздрагивать, зажмуривая глаза.
— Даже не думай вытворять какие-нибудь из своих трюков. — Теперь, когда мы стоим лицом к лицу, я вижу водителя и шрам, идущий от его правого глаза вниз по щеке. На это нелегко смотреть, но я заставляю себя сделать это, молча глядя на него. Что он сделал, чтобы заслужить его?
— Она все еще думает, что выберется из этого, — предсказывает его друг. Они оба смеются, вытаскивая меня из фургона, позволяя упасть на землю без возможности удержаться или предотвратить падение. Я приземляюсь достаточно сильно, чтобы выбить дыхание из моих легких, и наступает один дикий, ужасающий момент, когда я боюсь, что больше не смогу дышать, когда я не смогу вдохнуть ни капли воздуха. Я могу только ахать, в то время как мои похитители смеются громче, чем когда-либо. Все, что я могу разобрать, это их тени, нависающие надо мной, черные на фоне неба, такого яркого, что оно почти белое. Надеюсь, я увижу, как они умрут. Надеюсь, я услышу их крики до того, как они умрут.
— Чего ты ждешь? Приведи ее ко мне, сейчас же.
Мне не нужно говорить, кому принадлежит этот резкий голос. Воздух, который мне наконец удается втянуть в легкие, теперь кажется ледяным, но я изо всех сил стараюсь быть сильной, когда меня поднимают на ноги, а затем тащат, благодаря тому, что мои лодыжки все еще связаны. Я намеренно позволяю своему телу обвиснуть между двумя мужчинами, отчего нести меня становится еще тяжелее, но эта детская уловка далеко меня не заводит. Не успеваю я опомниться, как оказываюсь у ног не кого иного, как самой Ребекки.
— Посмотри на себя. — Носки ее кожаных туфель — побитых и изношенных — оказываются всего в нескольких дюймах от моего лица, прежде чем мужчины, стоящие вокруг нас, ставят меня на колени.
— Да, — бормочет один из мужчин. — Ты должна встать перед ней на колени. На глазах у всех нас.
— Этого будет достаточно, Джошуа. — Я не могу сказать, звучит ли Ребекка устало или ей скучно. — В дополнительных комментариях нет необходимости. Это касается только меня и нашей гостьи. Я уверена, что после путешествия у вас остались дела по дому.
Это кажется неправильным — прилив удовлетворения, который приходит от того, что я слышу, как его ставят на место. То, как он заикается позади меня, еще лучше.
— Разве тебе не нужно…
— Я дам вам знать, что мне нужно, и в данный момент мне нужно, чтобы вы вернулись к своим обязанностям. Вы оба, — добавляет она, вздергивая подбородок. — Продолжайте.