— В любом случае, — продолжает она со вздохом, — большую часть времени дело было не столько в том, что он делал, сколько в том, что он говорил.
Волосы у меня на затылке встают дыбом, когда я наблюдаю за ней, ожидая подсказки, объясняющей, на что она намекает. В конце концов, я устал ждать.
— Что он тебе говорил? — выпаливаю я.
— Не важно. — Она изо всех сил пытается казаться беззаботной, но я знаю ее лучше, чем она сама себя.
Несколько секунд я наблюдаю, как она перекладывает еду на своей тарелке. Это предлог, чтобы не смотреть на меня. Я люблю ее, но сейчас меня начинает это раздражать.
— Я не сломаюсь из-за того, что ты мне скажешь, — бормочу я, перекладывая еду на своей тарелке так, как это делает она. — Что он значит?
Ее плечи поднимаются и опускаются в глубоком вздохе, который она медленно выпускает.
— Это значит то, что я сказала.
— Тебе не нужно беспокоиться, что ты заденешь мои чувства или что-то в этом роде. Я справлюсь с этим. И я должен знать, что… что я с тобой сделал. — Черт, это тяжело. Часть меня знает, что это не я причинил ей боль, но я также не хочу прятаться за этим оправданием. Я не какой-нибудь слабак, который не может признать свои ошибки.
Очевидно, что она не согласна. Ее лицо становится гневным, прежде чем она бросает вилку на тарелку, достаточно громко, чтобы звук отдавался эхом.
— Не говори так. Не смей так говорить.
— Я должен лгать?
— Ты ничего не делал! И ты это знаешь. Или, по крайней мере, должен знать сейчас. Разве доктор тебе этого не сказала?
— Я знаю то, что знаю. — Боль на ее лице убивает меня. Я снова причиняю ей боль. Но, черт возьми, я не собираюсь сидеть здесь и притворяться. — Я говорю все это не для того, чтобы расстроить тебя. И я говорю это не для того, чтобы ты сказала мне, что я неправ, или что-нибудь в этом роде. Я говорю правду. Может, Ривера и не существует на самом деле, но он внутри меня. Он часть моего разума. Так что да, я делал все это.
— Только потому, что кто-то другой поступил с тобой еще хуже, когда ты был слишком мал, чтобы справиться с этим. Прости. — Она вздыхает, когда я закатываю глаза. — Просто так оно и есть. Я люблю тебя, и это не изменится, и я не позволю тебе наказывать себя за то, что ты не мог контролировать.
— Ладно. Если я ни в чем не виноват, скажи мне, что сделал Ривер. Что он сказал? Я имею в виду, ты же не говоришь о том, что я сделал, верно? — Дерьмово загонять ее в угол? Возможно. Но мне нужно знать. Незнание намного хуже.
— Он был злым. Он сказал несколько действительно плохих вещей. — Она накалывает на вилку кусочек курицы и отправляет в рот, глядя на меня, пока жует. На этот раз отказываюсь отводить взгляд. Вот. Это то, что ты хотел знать?
— Какие, например?
Между нами рушится невидимая стена. Я вижу это по тому, как раздуваются ее ноздри. Свет гаснет в ее глазах, прежде чем она бормочет:
— Я не хочу говорить об этом. Кроме того, все равно теперь это все в прошлом. — Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так сильно накалывал картошку вилкой, как она.
В ее словах есть смысл. Повторение этого дерьма ничего не изменит. И если бы у меня была хоть капля гребаных мозгов, я бы не копался в этом и не заставлял ее думать об этом.
— Прости, — говорю я. Теперь сэндвич на вкус как опилки, а остальное мне все равно не хочется. Но я только заставлю ее волноваться, если не доем, поэтому я заставляю себя проглотить еду. По большому счету, это меньшее, что я могу сделать.
Потому что я должен ей гораздо больше. Больше, чем я могу надеяться когда-либо вернуть. Я мог бы прожить сто лет и даже близко не приблизиться к тому, чтобы уравновесить чаши весов.
Кроме того, кто может поручиться, что я не сделаю с ней чего похуже в будущем? Гарантий нет. Я не знаю, поправлюсь ли я или мне каким-то образом станет хуже. Что, если доктор разблокирует Ривера, и я никогда не вернусь настоящим? Хуже всего никогда не знать, когда это произойдет. Я узнаю об этом только постфактум, когда уже слишком поздно останавливать себя.
— Тебе не следует больше сюда спускаться. — Я просовываю поднос под дверь, прежде чем встать и поставить койку в углу камеры. — Я ценю это, но это небезопасно. Я опасен.
— О чем ты говоришь? Посмотри на меня! — почти рявкает она, когда я поворачиваюсь к ней спиной. — Черт возьми, Рен. Посмотри на меня. Я не брошу тебя.
Ей легко это говорить. Она не знает, как трудно отказать ей в чем-либо, когда она смотрит на меня своими большими, невинными глазами.
Глаза, которые, похоже, начинают наполняться слезами, когда я собираюсь с духом, чтобы посмотреть ей в лицо.