Первым делом я беру предложенный мамой чай, который уже заварился, пока я добиралась до кухни.
— И еще немного тостов, — настаивает она, ставя тарелку на столешницу из кварца. Это последнее, что мне хочется делать, но я беру ломтик и откусываю один маленький кусочек, потом другой. Я медленно жую и отпиваю чай маленькими глотками, и после нескольких медленных вдохов кажется, что я смогу его проглотить.
Мне приходится оставить остатки тоста, но я беру чай с собой в папин кабинет. Дверь открыта, но я все равно стучу, когда вижу, что он наклонился поближе к экрану своего MacBook, как будто поглощен чтением.
Он вскидывает голову, когда слышит меня, и сразу же закрывает экран.
— Что-то, чего я не должна видеть? — Спрашиваю, пытаясь сделать вид, что шучу, но это не так. Я вроде как чувствую, что должна ходить на цыпочках после того, как так долго пугала всех своим отсутствием, но я не собираюсь волшебным образом мириться с тем, что он обращается со мной как с ребенком, который не может справиться с фактами.
Он хмурится, но кивает на один из стульев перед собой.
— Присаживайся. Нам нужно поговорить. — Как только я сажусь, он вздыхает. — Я потратил часы, копаясь в информации о "Безопасном убежище", еще до того, как мы их уничтожили. Я думал, что знаю о нем все. Хотя, очевидно, что невозможно знать всего о подобном месте. Так много секретов было похоронено. — Его голос немного срывается, и это похоже на то, как будто кто-то поднес скальпель к моему сердцу и разрезал его.
— Расскажи мне, — настаиваю я, ставя кружку на его стол, когда мои руки начинают дрожать.
— Именно твой дядя Люк дал мне ответы, в которых я нуждался. — Выражение боли и отвращения появляется на его лице, прежде чем он берет себя в руки. — Как оказалось, там был Ривер. Он действительно существовал.
Я сажусь немного прямее и готова поклясться, что каждый нерв в моем теле гудит. Я почти слышу это у себя в голове. Ривер существовал. В прошедшем времени.
— И? Кем он был? Что с ним случилось?
Очевидно, что он не хочет этого говорить, по тому, как он скрежещет зубами, как тикает его челюсть.
— Ривер был биологическим братом Рена.
— Был? — Шепчу я. — Он… сейчас мертв?
— Боюсь, что да. Очевидно, по словам Люка, Ривер умер там. Он не мог вспомнить точных деталей, но для нас не секрет, что дети подвергались насилию, иногда жестокому. Что бы ни сделали с Ривером, это было слишком, и он умер… при Рене. Люк думал, что Рен был слишком мал, чтобы помнить. — Если он и знает что-то еще, то держит это при себе. Может быть, он хочет защитить меня от этого.
Каким-то образом я знала. По крайней мере, у меня было предчувствие. Что-то сломило Рена, что-то настолько ужасное, что его мозг не смог с этим справиться.
— Вот кто это сделал, — заключаю я. — Вот с чего все началось.
— Мы не знаем этого наверняка, — говорит мне папа. — Мы не можем давать заключение, как психиатры. Но, похоже, если бы что-то могло расколоть личность человека так, как ты описала состояние Рена, то это было бы оно. Он просто не смог справиться с травмой, и его разум должен был как-то защитить себя.
Я не могу это осознать. Мой бедный Рен. Представьте, что вы стали свидетелем чего-то подобного в таком юном возрасте.
— Спасибо, что отнёсся к этому с пониманием, — говорю я ему, как только мой мозг снова начинает работать после шока.
Он склоняет голову набок.
— Если уж на то пошло, я хотел сам узнать, почему он предал нас. Не ради него, а ради себя. Теперь… — Он откидывается на спинку стула и пожимает плечами. — Я не знаю, что можно для него сделать, и можем ли мы вообще что-нибудь сделать. Возможно, до него не удастся достучаться. Возможно, он полностью потерял связь с реальностью.
Я не могу в это поверить и не буду. Я не откажусь от него, хотя знаю, что лучше не произносить эти слова вслух. Что-то подсказывает мне, что он все равно знает, когда вздыхает, прежде чем его плечи опускаются.
Все это пропадает, когда по коридору разносятся голоса. Едва я выхожу из кабинета, как Луна обнимает меня, за ней следуют ее родители. Я едва могу разобрать их вопросы, так как все они смешиваются воедино, пока у меня в ушах не остается ничего, кроме шума.
— Я в порядке. — Это все, что я могу повторять снова и снова. Нелегко смотреть родителям Рена в глаза после всего, что произошло, хотя, когда я это делаю, во мне не отражается ничего, кроме беспокойства. — У меня ничего не болит, и я, правда, в порядке. — Хотелось бы сказать то же самое о Рене.