Могу ли я это сделать? Смогу ли я жить, зная, что Нью-Хейвен все еще существует? Возможно, мне придется. Ребекки больше нет. Если я пойду туда с оружием наперевес, в полном одиночестве — а я бы так и сделал, поскольку Ксандер уже отказался связываться с русскими, — что из этого выйдет, кроме моей смерти? Это означало бы, что мой ребенок будет расти без отца. Я бы не поступил так с ним, и уж точно не поступил бы так со Скарлет.
Я должен любить ее и нашего ребенка достаточно сильно, чтобы принять решение отпустить. Я не могу спасти мир. Мне нужно оставить это позади раз и навсегда, что означает принятие того, что я не могу изменить. Разве это не часть молитвы о безмятежности? Спокойствие никогда не было тем, к чему я стремился, но я начинаю понимать, что это, возможно, не такая уж плохая идея. Я не могу прожить остаток своей жизни, полный ненависти, жажды мести. Пришло время для чего-то нового и лучшего.
Вот почему, хотя мое сердце колотится о ребра, как барабан, а колени трясутся чертовски сильнее, чем я когда-либо признался бы кому-либо, я выхожу из своей комнаты и спускаюсь вниз, где, я знаю, найду Ксандера. Я бы не удивился, если бы оказалось, что он спал в своем кабинете. Он проводит там так много времени. Хотя в этом есть что-то почти успокаивающее. Знаешь, чего ожидать.
Его брови приподнимаются, когда я стучу в дверной косяк.
— Как все прошло с доктором?
— Все прошло хорошо. У меня такое чувство, что она готова покончить со мной.
Откидываясь на спинку стула, он кивает, жестом предлагая мне присесть, прежде чем я успеваю спросить, могу ли я занять его. Интересно, был бы он таким щедрым, если бы знал, зачем я наношу этот визит.
— Тебе значительно стало лучше. Логично, что твои сеансы станут реже, а промежутки между ними увеличатся. Я уверен, что она захочет время от времени связываться с тобой — возможно, было бы хорошей идеей отстаивать это. Просто чтобы убедиться, что все по-прежнему идет гладко. Я знаю, что это была тяжелая работа, и я уважаю тебя за это.
Как бы мне ни нравилось это слышать и как бы я это ни ценил, я также хотел бы, чтобы она этого не говорила. Все его отношение изменится примерно через пять секунд.
— Есть кое-что, о чем я хотел с тобой поговорить, — начинаю я, прочистив горло. Почему это так сложно? О, точно, потому что это, вероятно, самое важное решение, которое я когда-либо принимал, и вся моя жизнь висит на волоске. Ничего особенного.
— Продолжай. Что у тебя на уме?
Мне трудно поверить, что он, по крайней мере, не имеет ни малейшего представления, но тогда, возможно, он захочет позволить мне немного повисеть на волоске, а не облегчать мне задачу. Полагаю, это своего рода прерогатива отца.
— Скажу прямо. Я хочу попросить Скарлет выйти за меня замуж. Но сначала я хотел получить твое благословение.
Я всего лишь пытаюсь поступить правильно. Я имею в виду, я бы все равно попросил ее выйти за меня замуж. Это всегда было в моем сердце. Просто так получилось, что на пути встала куча другого дерьма.
Сейчас, с ребенком, кажется более важным, чем когда-либо, создать из нас настоящую, крепкую семью. Я хочу поступить с ней правильно. Я хочу иметь возможность защитить ее и ребенка. И я хочу сказать все это, правда, но что-то в проницательном взгляде Ксандера мешает выразить чувства словами. Я не могу отделаться от мысли, что все это прозвучало бы безнадежно жалко, если бы я попытался объяснить, о чем я думаю. Ксандер не из тех, кто говорит о чувствах, да и я, если уж на то пошло, тоже.
Кроме того, зачем мне утруждать себя поиском слов, когда я уверен, что он откажется от меня и вышвырнет из своего дома навсегда? Должно быть, это то, что у него на уме, когда он сидит там и смотрит на меня с другой стороны огромного стола между нами. Я почти уверен, что он и глазом не моргает. А чего я ожидал? Чтобы он принял меня в семью с распростертыми объятиями?
Его глаза закрываются. Он делает глубокий вдох. Сейчас мне надерут задницу. Хорошо, что Скарлет того стоит.
Этот мужчина заставляет меня ждать слишком долго. Наконец, уголки его рта растягиваются в медленной улыбке.
— Как раз время.
Я не могу поверить своим ушам больше, чем своим глазам. Он действительно выглядит счастливым.
— Серьезно? Ты это серьезно?
— Жаль, что у тебя все немного наоборот, вот и все. — Когда я бросаю на него растерянный взгляд, он объясняет: — Ты должен был жениться, прежде чем обрюхатить мою дочь, Рен. Но, полагаю, я могу простить тебя.