Обнажив днище, корабль стоял в Южном сухом доке.
Ремонтные работы не прекращались и ночью. И днем и ночью загорались над доком длительные молнии электросварки, гремели молотки клепальщиков.
Первые столкновения с воздушным противником показали, что огонь автоматических пушек недостаточен, нужна артиллерия, способная действовать на большие дистанции. Было решено снять противозенитную установку с одного из эскадренных миноносцев и установить ее на лидере.
Бойцы «Скифа» тоже взялись за молоты и кувалды.
Но что же командир? Мрачная сосредоточенность вдруг оставила Ершова, и в тот же вечер за ужином командир с нами распрощался. Как выяснилось, он подавал рапорт с просьбой на время, пока «Скиф» чинится, назначить его на какой-нибудь другой действующий корабль. И он получил назначение на эсминец, действующий в составе Одесского отряда поддержки.
Ершов снова имел в руках оружие по плечу и снова мог воодушевляться надеждой, что за его действиями наблюдают с бульвара, как съязвил Визе.
Командование кораблем было временно возложено на Визе.
Утром мой сожитель по каюте и поклонник Ершова, минер Либман, еще сквозь сон спрашивает:
— Вешнев, верно, что вместо Ершова Визе?
— Верно.
— Гм! А верно, что в сводке было названо Ленинградское направление? Что-то слышалось сквозь сон.
— Нет, не слыхал.
— Ну, слава богу! Можно еще поспать.
И в самом деле — все чувствительней закрадывалась в сердце тревога за Ленинград. Мы знали о драме перехода флота из Таллина в Кронштадт. Неужели о н и войдут туда? Еще никогда враг не ступал на эти проспекты и площади. Не может быть! Ленинград не может не победить.
В Ленинграде много друзей и родственников наших командиров. У Либмана там остался отец, и Либман говорит:
— В эти дни страшно оставаться одному.
Он это сказал за завтраком, и наш батальонный комиссар ему на это отвечает:
— Не может быть страшно среди народа. Наш народ громаден. Рождаемость увеличивается, и все живут для общей цели. Значит, не может быть страха. Не будет страшно и вашему отцу.
Интересно!
Удалось побывать на берегу и заглянуть в Музей Севастопольской обороны, где я рассчитывал застать начальника музея, моего приятеля. Его я не застал, но зато познакомился со сторожем музея, старичком, который в в прежние годы работал, как он объяснил мне, в «высочайше утвержденной фирме коммерческим корреспондентом», имел сто семьдесят рублей оклада и пользовался правом через день употреблять «горячие напитки» — коньяк, водку.
У старичка винтовка, но он боится ее, держится от нее подальше.
Для посещения музей закрыт. Вывозят.
С каким-то новым, особенным чувством я заглянул в залы.
Манекены — фигуры солдат Севастопольской обороны — раздеты. Усатые, смуглые, голые, они стоят в вестибюле с забинтованными ногами.
Вывезены знамена и флаги, вывезена шпага Нахимова. В залах еще возвышаются модели линейных кораблей «Силистрия», «Три святителя» — великолепные модели трехдечных кораблей, каждая величиной с телегу.
Старичок сторож и дворничиха развесили на реях стираные подштанники и юбки.
— А старший политрук скоро будет? — спросил я.
— Уехал на Фиолент договариваться о перевозке туда имущества.
Пришлось к слову — и дворничиха стала рассказывать мне, что из их псковской деревни с приближением немцев мужики угнали весь скот, и каждому человеку, будь то мужик, баба или ребенок, было что-нибудь поручено: этот отвечал за корову, другой за овцу. И благополучно перегнали весь скот.
Так, от случая к случаю, представляются нам картины сегодняшней жизни страны, взбудораженной войною: псковские колхозники с их мирными коровами, и этот воинственный, но быстро пустеющий дом-музей с манекенами солдат — прадедов псковитян, москвичей, украинцев.
ЕРШОВ
Первое время среди горячих забот по ремонту корабля отсутствие Ершова не замечалось и, насколько помню, самый его поступок не одобрялся, скорее неприятно удивил всех, а некоторым даже очень не понравился.
— Нехорошо, невежливо, — ворчал, например, Сыркин. — Оставил корабль в такое время. Конечно, я понимаю, ходить по морю и стрелять — это веселее, чем стучать молотком по железу. Однако же это не я прозевал самолеты. Только и скажу: скиф!
По всему — наш ППС не мог забыть одесские неприятности.