— Кто?
— Ну, хотя бы вы же сами, товарищ…
— Либман, — подсказал Либман.
— Да, да, вы сами, товарищ Либман, или вот товарищ Вешнев. Какая это черта характера? А вот это — характер?
И он показал на сходни, по которым проталкивалась в толпе какая-то женщина, не слыша ни толчков, ни голоса толпы, держа на руках девочку лет пяти, то прижимая ее к плечу, то снова как бы протягивая ее кому-то, как бы вверяя ребенка. Женщина покачивалась, но шаг за шагом упорно продвигалась вперед.
— Уверен, — закончил свою мысль Евгений Петров, — уверен, что эта женщина еще вчера робела перед управдомом, а тут не сробеет, девочку донесет. И все-таки — как думаете, это проявление ее характера?
— У нее вид безумной, — сказал Усышкин.
В это время подошел вестовой кают-компании с приглашением от капитана третьего ранга «товарищу корреспонденту»: Ершов приглашал гостя к ужину.
Минуту помешкав, как бы что-то взвешивая, наш гость извинился перед нами и со словами: «Надо пойти поговорить» — пошел за вестовым, пробираясь по скользкой палубе среди все более густеющей толпы.
И, еще раз оглянувшись на зарево, закричал нам:
— Кстати, вспомните, что писал о храбрости Толстой… Помните Тушина? Капитана Хлопова?
Провожая взглядом гостя, я увидел у сходней Батюшкова. Он с особенным вниманием всматривался в толпу раненых. Это его внимание я хорошо понимал: несомненно, Павлуша высматривал свою жену Варю.
Раненые еще не прошли, а этот поток перевязанных, забинтованных матросов с накинутыми на плечи бушлатами, стрелков в затертых до землистого цвета гимнастерках, в штанах, испачканных кровью, полковников на костылях, морских лейтенантов в высоких сапогах, с рукою, взятой на перевязь, — в этот беспрерывно и равномерно льющийся на баржу поток мужчин замешалась еще одна женщина.
— Да она же без ребенка! — кричал один из наших бойцов, когда другой уже пропускал ее дальше.
Женщина не оглянулась на крик. Она искала глазами и спрашивала у каждого:
— Но где же мой ребенок, где мой мальчик? Он пошел сюда. Товарищи, где мой ребенок?
— Проходил мальчик? — спросил Визе у краснофлотцев.
Какого-то мальчика передавали из рук в руки. Матросы это видели.
— Гражданка, пройдите сюда, — распорядился Визе. — Сейчас разыщем вашего мальчика.
У Визе было выработано безошибочное чутье: он умел в этой толпе сразу указать, где затерялась сбитая с головы фуражка, и безошибочно заметить всякую попытку просунуться фуксом. Не ошибся он и на этот раз: через несколько минут матросы разыскали мальчика.
Пошли первые пассажиры из гражданских.
— Это «Скиф»?
— «Скиф».
— Ну, значит, все, — по-военному коротко заключила пожилая женщина и счастливо оглядела моряков. — Морячки, мне хоть куда-нибудь, только водички, если можно.
И она послушно повела девочку лет шести в румпельное отделение, куда решили поместить женщин и детей, — все кубрики уже были битком набиты. Я вспомнил, как в прошлый наш приход одна девушка рассказывала о своей подруге. Та соглашалась идти в море только на «Скифе» и все ждала нас. Но мы не приходили в Севастополь несколько дней, и за это время девушка была убита.
Сколько было в Севастополе таких девушек! Сколько было матерей, так и не разыскавших своих ребят!
Уже к концу посадки какая-то старуха кричала с борта корабля на берег:
— Варя, иди же! Варя, что там случилось?
Павлуша настороженно вытянул шею, но нет, это была другая Варя. На берегу металась незнакомая женщина. Она потеряла кого-то и, вероятно, так и не ушла из Севастополя: «Скиф» был последним крупным кораблем, в последний раз вышедшим из Севастополя в ночь на 27 июня.
Корабль взял до трех тысяч раненых бойцов и более пятисот человек из гражданского населения. Ведь здесь ждали двух кораблей, а пришел один…
Начало светать.
Баржа медленно отходила.
Капитан третьего ранга, друг Ершова, который, по обыкновению, командовал на берегу посадкой, кричал:
— Назар Васильевич! Приходи еще разок. Не забывай.
И Ершов глуховато басил с мостика:
— Придем. Не теряйся, Дмитрий Сергеевич.
— Счастливого плавания!
— Счастливо оставаться!
Запах гари и еще чего-то, что я слышал только в воздухе военного Севастополя, тот горький, памятный мне до сих пор запах рассеялся — пахнуло простором Черного моря, рыбой, солью.
Мы старались рассмотреть силуэт Константиновского равелина на Северной стороне, в котором еще дрался отряд черноморцев. В ту ночь их поддерживали каши катера, но уже в следующую ночь подойти к равелину не удалось. Его бойцы во главе с командиром ушли на Южную сторону вплавь, держа направление на орла — памятник кораблям у берега Приморского бульвара. Матросы плыли через бухту вдоль боновых заграждений. Два самых сильных пловца поддерживали раненого командира. В это время все севастопольские батареи, которые могли направить сюда свои пушки, истратили последние снаряды, но задачу выполнили: огневые точки немцев на берегах бухты были прижаты на все время, пока бойцы равелина плыли на Южную сторону.