«Дурак», — подумал Иван Трофимович. Найдя глазами Бровченко, он еще раз отсалютовал, потом, сразу сделавшись строгим, вызывая в себе давно утихшие силы, искусно став в позицию, наклонился и подхватил тяжелый отрезок фигурного железа. Он думал о том, что Лазари соврал: у чемпиона мира всегда был нелюбимый соперник, все тот же волжанин Иван Колодный, все тот же удачливый земляк, а теперь у него появился еще и враг, не только соперник — ослабевшее, покалеченное тело, враждующее с неугомонным духом бывшего силача.
Однако железо уже было закинуто за голову. Толстые руки захватили его по сторонам, будто клещами. Напрягаясь, Кадыкин через зубы втягивал в себя воздух.
Вот-вот железо должно было бы «пойти», но железо не поддавалось.
Страшное, уже лишенное смысла зрелище начинало тяготить зрителей. Бессмысленность напряжения в старом теле, хотя еще устрашающем своею массивностью, жестокость выдумки, ошибочно принятой за необходимость, даже за доблесть, ощущались всеми.
— Довольно, не надо! — кричали из рядов. — Хватит!
Но чемпион не отступал. Он яростно застонал, слюна, окрасившись краской, смочила его губы, глаза, казалось, сейчас вылезут из орбит; но, еще раз присев, Кадыкин наконец преодолел сопротивление металла и с резким свистящим выдохом согнул его в дугу.
Кадыкин покачнулся, но устоял, весь облитый потом.
Музыканты грянули.
Лазари и Стефик Ямпольский, боровшийся перед этим номером с Матэ Тулушем, подошли к согнутому железу, и каждый подержал железо в руках, многозначительно покачивая головой. Кадыкин же снова оглядел публику и снова поднял кулак, но теперь это не было жестом силы и бодрости — вышло так, будто Кадыкин жалобно погрозил кому-то.
Пригибаясь, он пошел за кулисы.
Конферансье и молодой атлет в недоумении последовали за чемпионом.
Арена оставалась пустой. Только символическая цепь лежала на ней нетронутая.
Потом, кривляясь, вышел клоун — бело-пунцовый, в широких, испускающих порошок панталонах. Загадочно качнулась занавеска, выглянули встревоженные лица. По рядам пробрался конферансье и, подойдя к Бровченко, передал ему просьбу от Кадыкина пройти за кулисы.
Гигант лежал на земле ничком, оголенный до пояса.
Он снова удивил Бровченко своими размерами. Женщины присели вокруг, Ямпольский и Тулуш накладывали на громадную спину мокрые полотенца. Лохматый песик норовил лизнуть откинутую руку. Другую руку держала Васена Савельевна.
Кадыкин взглянул на Бровченко снизу вверх одним глазом и проговорил:
— Попалось сработанное железо, вот в чем причина. Сработанное железо гнется трудно. Я хочу знать ваше мнение: удобно ли отказаться от продолжения программы? Разрешите ли вы это? — И добавил глухо: — Я надорвался.
Бровченко сразу и не понял, о чем говорит Кадыкин, какое ему нужно разрешение, но, разобравшись, ответил, что моряки сейчас же уйдут, если Кадыкин попробует продолжать.
Иван Трофимович не унимался:
— Как неудачно вышло! А сам виноват. Не проверить железа!.. Ох, как нехорошо, — вздыхал он.
С помощью Тулуша и Стефика он приподнялся и сел, опершись о ящик. Над ним стояли, как над прохожим, внезапно упавшим на улице. Бровченко предложил вызвать врача. Васена Савельевна со слезами в глазах смотрела на мужа, но Кадыкин возразил:
— Пока не надобно. Знаете, у меня был случай труднее, когда Збышко-Цыганевич на острове Куба бросил меня тур де тетом. Страшной силы и ярости был человек.
— Иван Трофимович, вольная арена состоится? — спросил Ямпольский.
— Совершенно обязательно, — ответил Кадыкин. — За что же вам деньги платят! Выходите.
«Арена спорта» продолжала свою программу, а Васена Савельевна пошла за извозчиком.
Извозчик появился за кулисами, въехав с задней стороны балагана.
— Добрый вечер, Иван Трофимович! — приветствовал извозчик Кадыкина. — Или не вышло у вас чего?
— Здравствуй! — ответил тот. — Не вышло. Довезешь старика? Ну и хорошо, поедем, брат. А это — вам.
Старик достал из пиджака карточку с тем же своим изображением, какое в увеличенном виде красовалось у входа в балаган, — портрет времен берлинского чемпионата.
— Васена, пиши. Пиши так…
И, спросив у Бровченко его имя и чин, Кадыкин продиктовал, а Васена Савельевна написала на карточке:
«Дарю этот лубочный силует в память нашей встречи и чувствуя себя у нас только туловище разное, но сердца бьюца воедино. Ат ныне рвите цепи, но не дружеския. Навсегда и без всяченки ваш друг, борец, авиатор, волжский богатырь, чемпион мира Иван Кадыкин».