Выбрать главу

Редкий номер одесской газеты, посвященный какому-нибудь революционному событию, выходил без стихов Багрицкого, а в это же время он снова и снова варьировал излюбленную тему о поэте, рано устранившемся от бурь жизни, как это выражено хотя бы в «Трактире»:

О господи, ты дал Тане голос птицы, Ты языка коснулся моего, Глаза открыл, чтоб скрытое узреть, Дал слух совы и сердце научил Лад отбивать слагающейся песни. Но, господи, ты подарить забыл Мне сытое и сладкое безделье, Очаг, где влажные трещат дрова, И лампу, чтоб мой вечер осветить. И вот глаза я поднимаю к небу И руки складываю на груди — И говорю: «о, боже, может быть, В каком-нибудь неведомом квартале Еще живет мясник сентиментальный, Бормочущий возлюбленной стихи В горячее и розовое ухо. Я научу его язык словам, Как мед тяжелым, сладким и душистым, Я дам ему свой взор, и слух, и голос, — А сам — подмышки фартук подвяжу, Нож наточу, лоснящийся от жира, И молча стану за дубовой стойкой Медлительным и важным продавцом. Но ни один из мясников не сменит Свой нож и фартук на судьбу певца…

Эта же тема, но в иной расстановке проходит и через затерянную «Харчевню». Поэма была написана в драматической форме.

Вечер в придорожной харчевне. Имена действующих лиц английские. Проездом останавливаются в харчевне двое веселых молодых людей, они пьют вино и читают друг другу стихи.

— «Ода бифштексу», — возглашает один из них и читает оду.

Но вдруг из-за прилавка раздается голос содержателя харчевни, седого человека в фартуке.

— Стихи нехороши, — говорит престарелый трактирщик.

Молодые люди удивлены и шокированы. Просят незваного критика объяснить, почему он считает стихи неудачными. Тот охотно, уверенно, с тонким пониманием дела объясняет это. Слово за словом, он сам начинает читать стихи, и тут проезжие молодые люди угадывают, кто перед ними: перед ними прославленный поэт, «сменивший лиру на нож, лоснящийся от жира…». Молодые люди, счастливые нежданной встречей, оказывают почести человеку, стихи которого научили их понимать поэзию.

Эта драматическая поэма была инсценирована и разыграна в лицах в одесском подвальном ресторанчике под вывеской «Мебос», что значит «Меблированный остров». Это было в голодные, но веселые годы общей молодости: поэтов приглашали в подвальчик для чтения стихов перед публикой и за это кормили их горячим ужином.

По инсценировке Багрицкий, в фартуке трактирщика, с подвязанной бородой и наклеенными баками, исполнял роль содержателя харчевни, проезжими поэтами были — молодой, еще не написавший в содружестве с Петровым «Двенадцать стульев», коротко остриженный Ильф и Лев Славин, еще ходивший в студенческой фуражке. Оба они прикрывали свое смущение ухмылочками, баловством. Вокруг за столиками сидели другие, еще более юные и восторженные участники инсценировки, загримированные кто под матроса, кто под кучера, девушки пели разученную песенку, а в самом дальнем углу, поблескивая стеклышками пенсне на изящном носике, следила с большим интересом за ходом пьесы молодая миловидная женщина. Многие из нас видели ее впервые. Но все мы уже знали, что это Лида Суок, сестра Симы и Оли Суок, ставшая женою Багрицкого.

Гаснут свечи, пустеют столы. Подвыпившая компания поет заключительную песенку:

Джен говорила: не езжай, Мой милый, в путь опасный. Пройдет апрель, наступит май, И в щебетаньи птичьих стай Воскреснет снова мир прекрасный. Но судно верное не ждет: Оно расправит крылья И вновь направит свой полет В кипучих волн водоворот, Овеянный соленой пылью… Прошел апрель, настал уж май, Я сплю на дне песчаном. Прощай, любимая, прощай И только чаще вспоминай Мой взгляд, встающий за туманом…

Позже это стихотворение появилось в печати в несколько иной редакции.

Женитьба Эдуарда насторожила нас. Что будет дальше? Еще никто из, нас не обзавелся своей семьей. Насколько совместимо это с вольной судьбой поэта?

Лидия Суок не всегда скрывала свое непонимание стихов мужа, заметна была ее тревога.