— Неужели ты боишься умереть? — спросил поджигатель. — Ты ведь уже старик. Хватит, отжил свое. Уступи место молодым.
— Не надо! Зачем вы?! Не надо!!
Поджигатель плеснул остатки керосина прямо в кричащий рот, на грудь и на ноги. Потом зажег еще одну спичку. Альберт выл как раненый пес.
— Что делать, старик. Это судьба. Зачем ты вошел? Сам виноват.
— Не надо! Пожалуйста!!
Щелкнув большим и указательным пальцами, поджигатель бросил спичку. Пламя вспыхнуло сначала на животе, потом разбежалось по дорожкам, проложенным керосином. Старик бился в агонии, надрываясь от крика, переходящего на все более высокие ноты.
Огнепоклонник молча смотрел на его конвульсии.
Потрясающая картина. Боль, корчи, распад, запах паленого мяса. В глазах сначала мольба о жизни, потом — о смерти.
Становилось слишком горячо. Надо было уходить. Огнепоклонник добежал до выхода и выглянул на улицу. Он ждал, пока все машины проедут, чувствуя спиной, что пожар разгорается не на шутку. Дым начинал обгонять его, вырываться на свежий воздух.
— Ну же, давай, давай, — торопил он проезжавшие мимо автомобили.
Казалось, они никогда не проедут. Но все-таки долгожданный момент настал, и он вышел на улицу. Его неотступно преследовали крики умиравшего старика, сливавшиеся в мозгу в одно целое с другими криками, другого старика.
Дед тоже так же кричал. И папа. И мама, и Сюзи. Перед огнем все равны: и невиновные, и виноватые. Огонь казнит всех, не разбирая, и дураков, и умных; он более велик, чем даже Бог и Дьявол.
Огнепоклонник никогда не жалел о своем первом настоящем поджоге. В ту ночь что-то сдвинулось у него в душе. Увидев еще одну лужу мочи под кроватью деда, он понял, что больше не может терпеть. Хватит поджигать сараи и амбары. Он пошел в гараж, взял канистру с бензином и вылил ее на спящего старика. Одна спичка — и он избавился от запаха мочи, ругани и оскорблений. Это был акт освобождения. Он стал свободным.
О других он, правда, не подумал. Нечаянно сгорела вся семья. Ну да что поделаешь. Это была судьба. Необходимая очистительная жертва. Совершив ее, он превратился в Огнепоклонника.
Позади него огонь с воем вырывался на простор.
Он оглянулся через плечо на свирепого красного зверя, рожденного всего лишь одной маленькой спичкой. Сильный, полный ненависти и энергии, он сожрет весь город, дай только ему волю!
Он сел в машину, опустил голову на руль и стал ждать знакомого экстаза. Но вместо кайфа возникла досада на себя. Почему — старик, почему — не эта Рыжая Сука?
Сволочь. Вымотала душу, лишила его единственного доступного ему настоящего удовольствия. Она отобрала у него наслаждение могуществом разрушения. Он до сих пор не смог победить ее. Она как заколдованная ускользает от него.
Вой сирен заставил его вздрогнуть. Кто-то уже успел позвонить пожарным. Он подумал о Витакере и Малотти, уединившихся в отеле. Они, конечно, решили отгородиться от всего мира, чтобы насладиться друг другом.
— Ну держись, сволочь! — пробормотал он, нажимая на газ. — Я иду к тебе.
И предвкушение горячим потоком разлилось по телу, заслонив все остальное. Он даже не бросил прощальный взгляд на обреченное им здание.
Лу потерлась щекой о грудь Витакера, слушая ровный стук его сердца.
— Что будем делать? — спросила она.
Он приоткрыл глаза.
— Вроде все уже переделали.
Она засмеялась.
— Только то, что знали, то и переделали, но знаем-то мы наверняка не все. Ну так что мы все-таки будем делать?
— Давай переделаем то, чего не знаем.
— Не искушай. Я уже не молодая, чтобы кувыркаться днями напролет.
Витакер приподнялся.
— Почему «кувыркаться»?
— А что? — Она сонно оглядела их голые тела на белых простынях. — Как это еще назвать? Трахаться?
— Любить друг друга.
У нее слипались глаза.
— Я слышал, как Киф и Кэлси строили планы. Ты, говорят, переедешь жить к нам, когда наш дом отремонтируют, а Вейд с Блэр будут жить у вас в доме.
Лу резко села.
— Что?!
— А что? По-моему, очень разумно рассуждают. Они решили, что мы скоро поженимся. Я всегда осуждал сожительство в грехе, и дети это знают.
— Разве нельзя подождать? — нерешительно спросила Лу.
— А чего ждать? Я тебя люблю, дети тебя просто обожают, времени у нас не так много осталось, а я хочу еще успеть с тобой как следует…
— Но зачем жениться?!
— Тебя послушать, так можно подумать, что замужество — это неизлечимая болезнь.
— Послушай, я уже настроилась жить в одиночестве до самого конца, и мне трудно быстро привыкнуть к изменению планов.
Он открыл было рот, но тут его пейджер прервал важный разговор. Пришлось ему со вздохом вставать и быстро одеваться, бегая по разным углам в поисках разбросанной в беспорядке одежды.
— Джеймс, это… Да. Что слу… Не может быть! Где?! Буду там через десять минут. Задержи самых первых свидетелей до моего приезда. Что?! Боже милостивый!!
Лу тоже встала с постели и начала одеваться. Когда поток ругательств Витакера стал ослабевать, она уже завязала шнурки и вытаскивала сумочку из-под шкафа.
— Где на этот раз? — спросила она.
— В нижних кварталах. Мебельный магазин на Хай-стрит.
Он наконец застегнул рубашку и провел руками по еще влажным волосам.
— Все, поехали.
Едва выйдя за порог, Лу увидела вдали большой столб дыма, поднимавшийся высоко в небо. Витакер взял ее за руку, потянул вперед и втолкнул в машину. Через мгновение он уже вел «короллу» по Строуфорд-стрит, обгоняя все попутные автомобили. Украдкой глянув на него, Лу заметила, как крепко он сжимал зубы.
— Успокойся, — сказала она. — Ты же на работе и должен сохранять хладнокровие.
— А ты бы не потеряла хладнокровие, если бы знала, что свидетели слышали крики внутри горевшего дома? — спросил Витакер.
Лу напряглась на сиденье.
— Это он? Он сам сгорел? Огнепоклонник.
— Пока неясно. Пока еще не известно, что это поджог, а не самовозгорание.
— Ты думаешь, это его работа? — спросила она.
— Думаю, да. А точно узнаем из программы новостей, правильно?
Она погладила его по руке.
— Если ты потеряешь хладнокровие, он победит.
— Похоже, он всегда побеждает.
Витакер не смотрел на нее, и она убрала свою руку. Невнимание больно ранило ее; гораздо больнее, чем она могла себе представить всего несколько часов назад. Лу замолчала и стала смотреть на черную колонну дыма, колебавшуюся от ветра и как будто приветствующую ее.
Да, это дело рук Огнепоклонника. Она чувствует.
Когда они приблизились, стало видно, что пожарные держат ситуацию под своим контролем.
Витакер свернул перед полицейской машиной, блокирующей дорогу, и остановился.
— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила Лу.
Он холодно посмотрел на нее отсутствующим взглядом.
— Езжай домой. Немедленно!
— Но…
— Я сказал «немедленно». Лу, хоть раз в жизни не упрямься.
Она заглянула ему в глаза, увидела там одну черноту и кивнула.
— Хорошо. Я сделаю, как ты скажешь.
Он вышел из машины и направился к полицейскому, предъявил пропуск и был допущен на место преступления.
Лу посмотрела на горевший дом. Там уже кто-то погиб. В воображении возникла картина: человек мечется от окна к окну, от двери к двери, задыхается в дыму, опаляется огнем, хочет найти выход, но, в конце концов, попадает в тупик…
Она тряхнула головой, прогоняя страшное видение. Но воображаемые крики еще долго звенели у нее в ушах.
Наблюдает ли Огнепоклонник за этим пожаром? Стоит ли он где-то рядом? Интересно, каково ему было бы стоять и слушать крики человека, которого он нечаянно обрек на смерть?
Если сгорел не он, то она желает ему провалиться сквозь землю, прямо к черту в зубы. В аду ему должно понравиться. Там должно быть полно огня, столь любезного его сердцу. Там он почувствовал бы, что значит заживо сгореть.
В мигающем свете сигнальных огней часы показывали десять часов двадцать минут. Почти в то же самое время погиб Джордж Фаган. Пришел новый день и принес новую смерть.