— А почему вы вообще устраиваете пожары?
Он чувствовал волнение репортера: у того звенел голос. Ему есть от чего волноваться: это интервью, может быть, сделает его знаменитым. Он улыбнулся, радуясь нарастающему ощущению собственной значимости.
— Я это делаю, потому что… — тут он выдержал эффектную паузу, — потому что мне это нравится. Мне нравится смотреть на огонь, уничтожающий всякое барахло. Разрушение очень притягательно, мистер Макларен…
— Зовите меня просто Кевин.
— Хорошо, Кевин. Я хочу, чтобы вы поняли меня, прежде чем сядете писать новую статью. Я не взбесившийся маньяк, как меня представляет пресса. Я особенно знаю, что делаю.
— Вы заранее готовитесь к каждому поджогу?
— Всегда. И очень тщательно выбираю объект.
— Вы уже выбрали новый?
— Да.
— В тот же день недели?
— Почему бы и нет?
Он почувствовал изменение в интонациях журналиста, несмотря на телефонные искажения.
Дыхание репортера стало тяжелым и хриплым, в его голосе слышался страх.
— А вы не боитесь, что ваш звонок поможет властям?
— Нет, конечно, — сказал он с улыбкой. — Они не могут взять под наблюдение все дома в округе. И не забывайте, что я не привязан к одному месту и могу спокойно поехать куда-нибудь; новый тоннель к Хамптону и Ньюпорт-Ньюсу, например, говорят, очень удобен.
— Черт… — пробормотал Макларен. — Послушайте, что вам это дает? Вы можете сами остановиться, если вдруг захотите, или уже не сможете удержаться?
Закрыв глаза, он стал думать над ответом. Воспоминание о горящей фабрике вторсырья встало перед ним как наяву.
— Почему я должен останавливаться? — спросил он через минуту.
— А вы не боитесь, что вас поймают?
— Почему я должен бояться?
Репортер остановился, как будто прикидывая, не рассердит ли он собеседника, задав следующий вопрос, но потом решился:
— Говорят, что Боб Витакер — следователь пожарной охраны — специалист своего дела.
— И я тоже, — отозвался он.
— Это звучит как вызов.
Он пожал плечами.
— Очевидный факт, а не вызов. А сейчас мне бы очень хотелось поговорить о своей кличке… — Зовите меня Огнепоклонник.
Журналист прикидывал, хорошо ли звучит прозвище. Не сомневайся, отлично будет смотреться, написанное заглавными буквами на первой полосе.
— Зовите меня именно так, Кевин. Очень внушительно и повысит тираж вашей газеты. Я буду следить за заголовками, — сказал он. — Пока.
— Подождите! Не вешайте трубку! Вы позвоните еще? — всполошился Макларен. — Вы не можете исчезнуть просто так. Люди захотят узнать о вас побольше. Ну так как? Вы позвоните еще? — спросил он.
— А как вы меня назовете в следующей статье?
— Огнепоклонник.
— Ну тогда ждите звонка сразу после следующего дела, — сказал он. — Расскажите мне об успехах пожарного следователя.
И повесил трубку, очень довольный собой.
Солнце весело играло на поверхности реки, когда Лу проехала мост Вест-Норфолк и повернула на Маунт-Вернон.
— Сто шесть… — бормотала она, вглядываясь в номера домов из окошка машины, — сто восемь… А, вот оно!
Жилище Витакера представляло собой маленький домик в викторианском стиле, утопавший в тени раскидистых ветвей столетних дубов.
Лу припарковалась на обочине и пошла по старой дорожке, огибавшей корни деревьев, выпиравшие из-под земли. По бокам тропинки цвели ярко-желтые анютины глазки.
Очевидно, Витакер поглядывал в окно, поджидая ее, потому что открыл дверь, едва она успела подняться на три ступеньки крыльца.
— Вы приехали как раз вовремя.
— Я никогда не опаздываю, — ответила она.
— Вы прекрасно выглядите!
— Спасибо за комплимент, но вас легко понять. До сих пор вы видели меня то в рабочей робе, всю измазанную сажей, то окровавленную после нападения влюбленного попугая…
Он улыбнулся и взял ее под руку; руки были сильные и теплые.
— Идемте, дети играют на улице.
Изнутри дом выглядел таким же старым, как и снаружи. Современная мягкая мебель не гармонировала с высокими десятифутовыми потолками.
— Красивый, старинный дом, — сказала она. — Какая чудесная лепнина!
— У нас, понимаете, идет вечный ремонт. Лет двадцать, наверное. Сменились соседи, мы сами стали совсем другими, а ремонт все идет и идет.
Он провел ее на кухню, обставленную по моде сорокалетней давности. Но, несмотря на неказистую обстановку, комната была удобная, просторная. Лу поймала себя на мыслях о необходимых изменениях на кухне: пластиковые шкафы надо заменить дубовыми, на пол постелить красивый линолеум, стены выложить кафелем…
— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал Витакер.
Она засмеялась.
— Не могла удержаться…
— Здесь все осталось нетронутым после… — Тут его голос осекся, но через секунду он продолжил как ни в чем не бывало: — Эта комната подождет, пока Блэр не окончит колледж.
— Я вас понимаю, — сказала она. — Мой сын сейчас на третьем курсе, и платить за его учебу весьма затруднительно. А тут он меня еще огорошил — хочет пойти на юридический!
— Зато потом у него будет хорошая жизнь. Будет спокойно жить-поживать и заботиться о своей матери.
— Об этом не стоит мечтать. Он хочет стать полицейским!
— А-а-а. Ну, тогда — да, спокойная жизнь ему заказана.
Витакер открыл холодильник и обозрел его содержимое.
— Вам коки или фруктовой?
— Фруктовой, пожалуйста.
Где-то в доме хлопнула дверь.
— Папа! Па-а-ап!
— Я на кухне, Кэлси!
Дальняя дверь отворилась, и в кухню стремительно ворвалась тоненькая девочка лет десяти. Она держала в руках потрепанную книжку в бумажной обложке.
— Пап, это что за слово?
— Лу, познакомьтесь с Кэлси, моей младшенькой, — явно гордясь дочкой, сказал Витакер.
— Здравствуй, Кэлси, — сказала Лу. — Очень рада познакомиться.
— Здравствуйте.
У дочери были папины глаза, светло-серые и умные. Красивый овал лица и рыжеватые кудрявые волосы она получила, наверное, от матери. А настороженный взгляд — обычная детская ревность к знакомым женщинам отца.
Дверь распахнулась снова и с еще большим стуком. Лу успела заметить только очертания четвероногого лохматого существа огромных размеров да розовый язык. Витакер загородил ее от собаки.
— Сидеть! — сказал он. — Я кому сказал? Сидеть!
— Я не боюсь собак, — сказала Лу, выглядывая из-за широкого плеча хозяина дома. — Я могу… Ого! — Этот возглас вырвался у нее, когда она присмотрелась повнимательнее.
Витакер повернулся к ней, поглаживая собаку по голове. Холка животного доставала ему до пояса.
— Ее зовут Шаму. Ирландский волкодав.
— Какая красивая собака, — сказала Лу, протягивая вперед руку, чтобы дать ей обнюхать себя. — И какая большая!
— Последний раз, когда ее взвешивали, в ней было сто двадцать восемь фунтов.
Лу погладила собаку по голове; длинная серая шерсть была мягкой и шелковистой.
— Ты ведь добрая, правда? — спросила она. — Если б я знала о тебе, то принесла бы вкусную косточку. Не держите ее, Витакер. Я не боюсь.
— Пока.
— Все равно, отпустите. Или вы собираетесь весь день так простоять? Пусть она привыкнет ко мне.
Шаму изо всех сил махала тяжелым хвостом и смотрела на хозяина таким просящим взглядом, что способна была разжалобить кого угодно.
Сердце Витакера не выдержало.
— Ну ладно, Шаму, — сказал он. — Познакомься с гостьей.
После этих слов Лу застыла. И стояла неподвижно, пока собака обнюхивала ее со всех сторон. Закончив исследования, огромный волкодав деликатнейшим образом ткнулся ей носом в живот, призывая обратить на него внимание.
Лу почесала Шаму за ухом и с усмешкой посмотрела на Витакера.
— И многих женщин вы спровадили таким способом? — спросила она, поглаживая собаку по большой голове.
— Только самых капризных.