- Хорошо, - сказал Поляков серьезно. - Не буду. Хотите, я скажу вам, когда вы совершили свою самую большую ошибку?
- Откуда тебе знать, Мишка? - вяло махнул рукой Хамзин.
- Вам было семнадцать лет, - продолжал Михаил. - Вы уехали из родного села сюда, в город. Помните?
- Ну, помню. Я поступил в институт. А что?
- А то, что вы напрасно это сделали. Вы обиделись на весь свет, не сумев простить девушку, такую же зеленую, как и вы, и, плюнув на нее, женились в городе на первой попавшейся. Ведь вы никогда не любили свою жену. Вот и страдаете, и ее мучаете, и водку пьете, и детей бьете, пока жена не видит. Так ведь?
- Откуда ты знаешь об этом? - вскинулся Хамзин.
- Сами рассказывали, - улыбнулся Поляков. - А ведь могли бы не ломать свою любовь, а после института вернуться домой, жениться на любимой и спокойно работать. Ведь вы грамотный инженер, работа для вас всюду найдется. Тем более в родном селе. Хочется же босиком по траве, а?
- Хочется-перехочется, - проворчал Хамзин. - Только дома родного не осталось и эти самые стежки-дорожки позарастали. Нет мне жизни на этом свете. Пусти на тот, Мишка.
- Что я вам, господь бог? - улыбнулся Поляков. - Если вы думаете, что лучше нету того света, то вы ошибаетесь.
- Не запирайся, - упрямо проговорил Хамзин. - Мне твоя собака все рассказала о том свете.
- Тот свет - это загробный мир, которого не было, нет и не будет. Вы неправильно поняли объяснение Джеральда.
- Не один ли черт! Главное, что я могу начать сначала жизнь. Здесь уже поздно, а там еще смогу.
- Ничего вы не сможете, - покачал головой Поляков. - Другой Хамзин смог, а вы не сможете. Всю волю пропили.
- Какой еще другой? Я один у родителей.
- Другой. Не здесь, а там. - Поляков неопределенно повел рукой в воздухе. - Я узнал, где он живет. Это нетрудно. В том же селе, где родился, его жену зовут Светлана. У них двое детей, обычные хорошие дети, не хуже ваших, хоть и в деревне выросли. Тот Хамзин работает агрономом, у него тоже горе - больна жена, но он не чувствует себя таким одиноким и несчастным. Они нужны друг другу. Он не считает себя счастливым, но по сравнению с вами он счастливчик.
- Не береди душу, - сказал Хамзин. - Ты придумываешь сказки. Нет другого Хамзина, мог быть, но нет. Есть я один, совсем один, и больше никого.
- Хотите, я познакомлю вас? Вы сможете побывать у него в гостях и даже выпить партвейна со своим двойником. Если, конечно, не напугаете друг друга до смерти.
- Хочу, - твердо сказал Хамзин. - Не напугаюсь. Давай веди.
- Не так сразу, Иван Николаевич. Сейчас не получится. Вы должны поехать в родное село и все хорошенько вспомнить, до деталей. Вы должны восстановить в памяти свое прошлое, отца, мать, деда. Вы должны построить заново разрушенное вами. Иначе нельзя.
- Слушай, а как это ты? Аппарат изобрел?
- Нет, - покачал головой Поляков. - Я сам и есть аппарат.
- А может, ты того, а?
- Нет, - усмехнулся Поляков. - Не того. Хотите, покажу?
- Не боишься, что проболтаюсь?
- Не боюсь. Кто вам поверит? Если вы, Иван, поймете, в чем причина ваших бед, то уже сможете преодолеть хотя бы часть их, а если еще научитесь изменять свою судьбу, то… Короче, идем.
Они зашли в комнату, где даже запах был вчерашний, запах старого дерева, книг, выцветшей обивки и столетней пыли, затаившейся в щелях.
- Сядьте туда, - приказал Поляков. - И не мешайте. Вопросы не задавайте и в обморок не падайте.
Он сел на канапе, достал кисет и стал набивать трубку.
- Ага, - удовлетворенно хмыкнул Хамзин, - опиум. Теперь понятно, какие миры ты посещаешь.
- Табак, - сухо сказал Поляков. - Марка «Мичманский». Можете попробовать.
Он разжег трубку, встал, походил по комнате, затягиваясь голубым крепким дымом, снял с полки пластинку и поставил на граммофон. Хорошо смазанная пружина завелась без скрипа. Поляков снова сел на низенький диванчик, вытянул ноги, не отрывая взгляда, стал пристально смотреть на фотографию, где человек, похожий на него самого, пронизывал десятилетия светлыми глазами. Хамзин глядел на него во все глаза, стараясь не моргать, но так и не уловил момента, когда вдруг понял, что остался один.
- Принеси партвейна! - заорал он, но уже некому было его услышать. - Вот черт, забыл напомнить!
Клубы дыма растворялись в воздухе, пластинка доиграла до конца, игла бессмысленно царапала черный диск. Хамзин остановил вращение, потискал замшевый кисет, расшитый бисером, громко чихнул.
- Ерунда какая-то, - сказал он себе. - Не пьяный, а мерещится…