– Да, я много где побывал, – с притворной невозмутимостью подтвердил Александр. – Ты пришла обольстить меня или ввести в искушение?
– Сдается мне, ты долго якшался со святошами.
– Даже вырос среди них.
– Сразу видно, а я от тебя такого не ожидала. От тебя я хочу любви, и не смей даже заикаться о деньгах! Когда содержишь бордель, горбатятся девчонки, которым ты платишь, и незачем ублажать посетителей самой. Имей в виду: я разборчивая, целых девять лет ни с кем ни сном ни духом! Так что можешь гордиться, парень.
– То есть до меня ты была близка только с отцом Ли? И что же между нами общего?
– Съехидничал бы сейчас – заработал бы затрещину. Но ты просто спросил. Мне нравятся китайцы, среди них попадаются и красавцы, и рослые ребята. Ты на китайца не похож, но такой смуглый – прямо как сатана. – Хмыкнув, Руби уронила пеньюар на пол. – Небось нарочно прикидываешься дьяволом, Александр Кинросс. – Зеленые глаза вспыхнули. – Ну, так что скажешь? Или ты не в настроении?
Несмотря на протесты разума, тело требовало наслаждений, и даже Александру Кинроссу порой бывало не под силу подавлять в себе то, что пресвитериане именовали низменными желаниями. Впрочем, Руби могла бы совратить и святошу, а Александр на святость не претендовал. Само собой, после Гонории Браун он познал и других женщин – с разным цветом кожи, внешностью, прошлым. Их объединяло одно: все они обладали особым, неуловимым и неосязаемым свойством, которым наделен далеко не каждый человек. И перед Руби тоже было невозможно устоять.
Роскошная, страстная, чувственная и искушенная – вот какая она была, и либо таинственный Сун Чжоу обучил ее высшему искусству соитий, либо, несмотря на длительное воздержание, у нее был богатый опыт. Александр упивался ею, позабыв про былую привередливость. И, будто понимая, что начавшееся уже никогда не кончится, не думал ни о чем.
– Почему ты ни с кем не была близка после Сун Чжоу? – спросил он, запуская пальцы в пышную гриву Руби.
– Я безвылазно сижу здесь, в Хилл-Энде. Знаешь поговорку? В своем гнезде не гадят.
– А я? Меня ты тоже встретила здесь.
– Ты перекатиполе, в Хилл-Энде не задержишься. День-другой – и поминай, как звали.
– Значит, между нами больше ничего не будет?
– Еще как будет, черт подери! – Руби возмущенно села. – Но только если ты куда-нибудь уедешь. Станешь бывать у меня наездами, лады? Только приезжай сам, я тебе не цыганка какая-нибудь, чтобы шататься по дорогам – мне сына надо вырастить. С заведения нельзя спускать глаз.
– Во сколько обойдется учеба в той школе?
– В две тысячи фунтов в год. Каникулы Ли будет проводить в школе. Ничего, с товарищами не заскучает. И с Во Фатом.
– Это же двадцать тысяч фунтов, потраченных неизвестно на что. – Практичность и на этот раз не изменила Александру.
– Мистер Кинросс, я не скупердяйка вроде вас, шотландцев! Голову даю на отсечение, у тебя в кошельке уже завелась моль. А у меня в роду были и воры, и моты. И потом, я женщина. Ради процветания мужчины, которому я отдам сердце, я готова на все. Вот ты – мужчина, венец творения. Другие мужчины видят в тебе несгибаемую силу и отступают. Ты чуешь, в чем твоя сила, потому что пользуешься ею. А мое единственное богатство – красота: чем еще гордиться женщине? Хорошо еще, у меня есть деловая хватка: я могу распорядиться своим единственным достоянием. – Она вздохнула. – Правда, сначала пришлось научиться делать так, чтобы не распоряжались мной.
– Сколько тебе лет, Руби?
– Тридцать. Если бы я торговала собой, выглядела бы сейчас на пять лет старше, а потом быстро усохла бы, превратилась в потасканную, заезженную шлюху, которой повезет, если хоть кто-нибудь швырнет ей медный грош. Но я рано поняла, что мне светит, и решила: нет уж, пусть телом торгуют другие. А для моей работы возраст не помеха, наоборот – чем старше бандерша, тем лучше.
– Но если Хилл-Энд когда-нибудь станет благочестивым сообществом святош, где никто и не вспоминает о золотых приисках, – предупредил Александр, – тебе придется перебраться в другой разгульный городишко.
– Знаю-знаю, – закивала Руби Коствен. – Если найдешь где-нибудь золото, вспомни обо мне, ладно?
– Думаешь, тебя можно забыть?
Последующие несколько дней Александр изучал окрестности реки Турон, поражаясь их сходству с золотоносными районами Калифорнии. Правда, Турон напоминал скорее ручей, стекающий с невысоких холмов; обычно его питали сильные ливни. Вдали от узкой полосы побережья в Новом Южном Уэльсе преобладал засушливый климат, сухая каменистая почва отчаянно сопротивлялась лопатам. А в Калифорнии зря пропадали миллионы галлонов воды – больше, чем видели когда-либо жители Нового Южного Уэльса. Заезжий ботаник с глухим немецким выговором, снимавший комнату в заведении Коствен, объяснил Александру, что австралийские деревья и другая растительность приспособлены для выживания в безводной местности.