— Он никогда бы не помог.
Теперь это шепот, полный боли и неуверенности.
— Мой отец? Конечно, он бы так и сделал. Он всегда видел в тебе сына, ты это знаешь. И ты был братом Кью. Это не изменилось.
— Не после того, что я сделал. — Я слышу печаль и неуверенность, и это причиняет боль.
Я не думаю, что он когда-либо говорил таким тоном о нападении — не думаю, что мы когда-либо обсуждали это, на самом деле, после того, как он признался, что был нападавшим. Я боялась поднимать этот вопрос по очевидным причинам.
— Время смягчило это, и у тебя были на то причины. Причины, в которых я до сих пор не уверена, но… Я знаю, что ты это сделал. Ты бы не причинил ему вреда, если бы не чувствовал, что для этого есть причина.
Но это произошло до того, как он покинул Кориум, и все это время я предполагала, что он был ранен после ухода. Что означает, что он не был ранен или болен, когда напал на мою семью. Так почему же он…
Он внезапно отталкивает меня от себя, и я подпрыгиваю на кровати, пока он выходит из комнаты.
— Пошла ты, Скарлет. Ты была ошибкой с самого начала, как я и говорил ему.
— О чем ты говоришь?
Мои слова остаются без внимания, поскольку он без колебаний захлопывает дверь и запирает ее.
— Рен! — Я вскакиваю с кровати и бросаюсь к двери, безрезультатно дергая ручку. — Почему? Зачем ты это делаешь?
Его голос по ту сторону двери звучит громко и яростно.
— Если ты не с нами, тебе нет места в моей жизни.
— Ты не можешь так думать. Ты знаешь, что я с тобой.
Он не говорит ни слова. Он снова отгораживается от меня.
Я прижимаюсь лбом к дереву, слезы текут по моим щекам, а сердце болит так, словно вот-вот разобьется вдребезги.
Пожалуйста, Рен, пожалуйста, вернись ко мне.
30
СКАРЛЕТ
Не знаю, сколько прошло времени.
Я больше не плачу. Оцепенение овладело моим разумом.
Никогда не думала, что окажусь здесь, и меньше всего с Реном. Мои глаза опухли и болят от постоянных слез, но еще больше болит мое сердце.
Как долго я умоляла его выпустить меня? Сколько раз я просила его поговорить со мной, позволить мне объяснить, что я имела в виду? Я сбилась со счета, наполовину сошла с ума от страха и замешательства.
Я прикрываю рот рукой, чтобы подавить рыдание.
Правда прямо передо мной, написанная мигающими неоновыми буквами высотой в сто футов. Я не могу ему помочь. Я люблю его, но ничем не могу помочь.
Я ношу его ребенка, и я не могу облегчить ту пытку, через которую он проходит. Потому что это реально. Его мучает то, что живет у него в голове.
Я самая большая дура в мире. Но откуда мне было знать, насколько все плохо на самом деле?
Возможно, ты бы знала, если бы отступила назад и посмотрела на все трезво. Нет. Вместо этого я придумывала ему оправдание за оправданием, объясняя перепады настроения и то, как он относился ко мне.
То, как он не только убил человека, но и посмеялся над моей реакцией.
Я должна была заметить это еще тогда.
Почему я этого не заметила? Что он болен, по-настоящему болен.
Потому что ты не хотела этого видеть. Потому что ты думала, что сможешь ему помочь.
Отрицание — это адская штука.
Я не могу поверить, что это пришло мне в голову только час назад. Если он столкнул Кью с лестницы, в чем признался, то, должно быть, он уже был болен до того, как покинул Кориум.
Все это время он в таком состоянии был у нас под носом, но мы этого никогда не замечали.
Даже мой брат или отец не видели этого. Либо он хорошо это скрывал, либо со временем становилось только хуже.
Может быть, он даже не знал — я уверена, что он и сейчас не знает. По-настоящему больные люди никогда этого не признают.
Мой Рен. Мое все.
Он так болен, и я ничем не могу помочь.
И хотя я еще не подтвердила, что беременна, я это чувствую.
Если бы дело было только во мне, все было бы по-другому. Я бы не была так напугана. Зная себя, я бы упрямо держалась, убежденная, что смогу как-нибудь вытащить его из этого состояния. Что от него все еще осталось достаточно, что я могла достучаться до той его части, которая все еще здорова, все еще осознает себя.
Может быть, мне удалось бы убедить его обратиться к врачу ради меня.
Сейчас, боюсь, у меня нет на это времени. Я не знаю, как он отреагирует, если я скажу ему, что беременна, потому что он стал непредсказуемым. В его голове срабатывает и не срабатывает выключатель, и он переходит от своего обычного "я" к этой другой версии себя. Версии грубой и неотесанной. Холодной и жестокой, жаждущей крови.
Внезапная мысль заставляет меня содрогнуться.
Что, если я этой части расскажу о ребенке? Что, если он причинит мне боль, потому что ребенок не входит в его планы? Все, что имеет значение, — это Нью-Хейвен и месть. В этом плане нет места для ребенка, не так ли? Эта мысль оставляет меня задуматься.
Я не могу поверить, что действительно думаю об этом. Может быть, когда-нибудь я смогу это понять, но сейчас не то время.
Сегодня я могу сделать только одно, но понятия не имею, как это осуществить. Я обещала ему, что всегда буду рядом, несмотря ни на что, но это важнее нас. Мне нужно выбраться отсюда, чтобы оказать ему необходимую помощь.
Такие мысли все еще кажутся нереальными. Я пожертвовала всем, чтобы быть с ним, потому что была уверена, что это правильно. Что это то место, где я должна быть.
Так было раньше. До того, как я увидела глубину его болезни.
Прежде чем я узнала, что у меня будет ребенок, я должна была ее рассмотреть в нем.
Оправдываю ли я себя? Пытаюсь убедить себя, что поступаю правильно? Думаю, да — и я должна стараться еще больше, потому что часть меня, очень большая часть, хочет остаться.
Нет, это желание, чтобы я могла остаться, а это две совершенно разные вещи. Было бы здорово, если бы я могла. Если бы был способ, которым мы могли бы быть вместе, без того, чтобы я просыпалась каждое утро в страхе перед тем, что обнаружу. О том, кем он будет на этот раз.
Я не собираюсь подвергать нашего ребенка такому испытанию.
Это касается не только меня. Может быть, это тревожный звонок, в котором я нуждаюсь.
Я с трудом втягиваю воздух в легкие. По ту сторону двери почти не слышно шума. Никаких разбросанных вещей.
Не разговаривает сам с собой, что я расцениваю как хороший знак.
Я уверена, что он все еще злится на меня, иначе зачем бы ему до сих пор держать меня запертой в этой комнате? Я на цыпочках подхожу к двери и прижимаюсь ухом к дереву, закрывая глаза, чтобы отгородиться от всего, кроме того, что слышу.
Это занимает минуту или около того, но я почти уверена, что слышу его мягкое, ровное дыхание. Я уверена, что в какой-то момент он лег на диван и сейчас мирно спит. Хорошо, и не только потому, что ему это нужно.
Я никогда не видела, чтобы человек так долго не спал, максимум пару часов за ночь. В конце концов, он сломается.
Я не могу быть рядом, когда это произойдет. Как бы мне ни была ненавистна мысль оставить его страдать в одиночестве, это необходимо сделать. Я вернусь за ним с помощью, в которой он нуждается. Тогда все будет по-другому.
Я осматриваю комнату, прежде чем я даже понимаю, что ищу. Как будто мой инстинкт самосохранения сработал на полную мощность, в то время как остальная часть меня пытается наверстать упущенное. Мой взгляд останавливается на том, что я купила в «Walmart» перед поездкой в Рино, предвкушая приятный вечер и возможность принарядиться и сделать прическу.
На комоде лежит горсть шпилек для волос, буквально напрашивающихся на то, чтобы ими воспользовались.
Я хватаю одну из них, разгибаю и присаживаюсь на корточки перед дверной ручкой. На самом деле я никогда раньше не пыталась это сделать, но я видела, как это делается, и я понимаю, как все происходит. Нужно только сделать это достаточно тихо, чтобы не разбудить Рена.