Было бы очень странно, если бы он ошибался. На тысячу ярдов пляжа в воде, кроме нее, никого нет.
Мебель в доме белая. Идея хороша теоретически, но не на практике. Чехлы на двух диванах отмечены слабыми разводами и застиранными пятнами. На них нацеплялись катышки с темно-синего шерстяного свитера. Мелкий песок долго царапал гладкую поверхность кленового пола, и теперь пол выглядит так, как будто его драили металлической мочалкой.
На лестнице, ведущей в подвал, стоит корзина: сплетенное из ивовых прутьев хранилище для предметов, которые не являются частью интерьера, но могут пригодиться. Сверкающий фиолетовый поводок. Неоново-розовый блокнот с отрывными страницами. Люминесцентно-оранжевый спасательный жилет. Практичность и спорт, пестрящие неестественными оттенками.
Хотя, глядя на миссис Эдвардс, можно предположить, что она обитает в этом доме много десятилетий (или даже поколений — уже сложились семейные традиции, часто произносятся фразы, начинающиеся словами «а помнишь?..», полно старых банок для консервирования, набитых морской галькой и используемых в качестве ограничителей для дверей), на самом деле они приобрели его только в девяносто седьмом году. До этого, доверительно поведал Сидни мистер Эдвардс, они просто снимали какой-нибудь из близлежащих коттеджей. В отличие от своей жены он не похож на человека, способного солгать.
Сидни пользуется той же ванной, что и гости — супружеская пара из Нью-Йорка, прибывшая сюда в погоне за антиквариатом. Утром умывальник весь в голубых кляксах зубной пасты, а зеркало в розовых пятнах тонального крема и помады. Из-за кранов торчат использованные салфетки. Прежде чем умыться, Сидни привычно моет умывальник полотенцем для рук. На обратном пути она запихивает его в стоящую в коридоре бельевую корзину.
Сидни сразу поняла, что восемнадцатилетняя дочь Эдвардсов Джули не блещет способностями и никакое количество частных уроков не сделает ее гордостью выпускного класса, как бы сильно на это ни рассчитывала миссис Эдвардс. Сидни уверена, что последний год окончательно сломает девушку. Миссис Эдвардс со знанием дела рассуждает о Маунт Холиок и Свортморе[1]. В крайнем случае, о Скидморе. Сидни только удивленно моргает. Джули покладистая, старательная и сногсшибательно красивая, с гладкой розовой кожей и синими как море глазами. Сидни понимает, что эта девушка, которая готова заниматься целыми днями, разочарует свою мать и разобьет сердце отца. Последнее не потому, что она не поступит в один из колледжей, о которых так хорошо проинформирована миссис Эдвардс, а потому, что, несмотря на все свои усилия, потерпит неудачу.
Соляная корка пересекает по диагонали все окна в доме, как будто на стекла плеснули морской водой. Окна, выходящие на океан, приходится мыть два раза в неделю, чтобы неописуемо красивым видом можно было любоваться не только снаружи.
Сидни иногда чувствует, что ее присутствие нарушило равновесие в семье. Она старается помогать, когда в ее помощи нуждаются, ограничиваясь молчаливым присутствием во всех остальных случаях.
Братья будут спать в комнате, именуемой «спальней мальчиков». Комната Джули выходит окнами на океан. Окна спальни мистера и миссис Эдвардс смотрят на болота. Гостей, как и Сидни, поселили в комнате с двумя односпальными кроватями.
Мистер и миссис Эдвардс предложили Сидни обращаться к ним по имени. Однако когда она пытается произнести «Анна» или «Марк», эти слова застревают у нее в горле. Она находит другие способы упомянуть супругов, говоря «ваш муж», «он» или «твой папа».
Первый муж Сидни был летчиком-акробатом. Он пролетал между деревьями на скорости двести пятьдесят миль в час и исполнял фигуры высшего пилотажа над площадками длиной в милю. Случись ему зацепиться за какие-нибудь ворота или на мгновение потерять ориентацию от перегрузок, он рухнул бы на землю и разбился. Когда Сидни бывала свободна, она сопровождала Эндрю на выступления — в Эдинбург, Вену и Сан-Франциско — и наблюдала за тем, как он вращает самолет в воздухе со скоростью четыреста двадцать градусов в секунду. На всех авиашоу Эндрю был звездой и раздавал автографы. Он был одет в огнеупорный костюм и гермошлем, а на спине у него был прикреплен парашют, как будто парашют мог пригодиться ему в тридцати футах над землей. В течение года воздушные шоу казались Сидни экзотическим и волнующим зрелищем. На втором году она начала бояться. Рассматривая перспективы третьего года и возможное рождение ребенка, она представила себе, как Эндрю гибнет, охваченный огнем, и сказала: хватит. Ее авиатор, похоже, был искренне опечален крушением своего брака, однако оказался не готов пожертвовать ради него полетами.