Боковым зрением она видит на кухне стоящую у стойки миссис Эдвардс. Сидни здоровается с ней, и миссис Эдвардс кивает в ответ. Она коротко подстриглась и очень похудела. Тревога и горе оказались значительно эффективнее подсчета углеводов. Сейчас здесь уже, наверное, никто не готовит нормальную еду. Сидни подходит к стойке.
— Мне очень жаль, — говорит она.
— С чего бы это вдруг? — спрашивает миссис Эдвардс. Она берет мочалку и протирает гранитную поверхность.
Через плечо миссис Эдвардс Сидни видит окно, а за ним розарий, точнее, то, что от него осталось. Одиночные цветки свисают с почти голых стеблей. Там, где есть листья, они покрыты черными точками. Целый розарий голых стеблей и превратившихся в труху бутонов колышется на ветру. Отчасти это разложение объясняется временем года, но Сидни видит, что основная причина — отсутствие ухода.
Содержимое кухонного ящика разложено на стойке сразу над ним. На столе в столовой картонные коробки с надписью «Посуда». Рядом аккуратная стопка скатертей. Сидни узнает клеенчатую скатерть, извлекаемую для омаров, узорчатые салфетки, трофеи с Эмпории. Бен открывает холодильник и вынимает оттуда две бутылки воды. Одну он протягивает Сидни.
— Мы как раз собирались перекусить, — говорит Джули. — Ты голодна?
— Я только быстро приму душ, — говорит Бен.
Хлеб, ветчина, майонез, помидоры и листья салата разложены на столе. Это угощение напоминает Сидни о потрясающих хлебцах, которые когда-то пек мистер Эдвардс. Она делает себе бутерброд и с благодарностью откусывает от него. Она не ела с раннего утра.
Сидни садится рядом с Джули к кухонному столу. Она инстинктивно ищет трещину в дереве, за которую цеплялись ее свитера.
— Как ты? — спрашивает Сидни. — Как ты на самом деле?
Лицо и нос Джули немедленно краснеют.
— Мне очень тяжело! — восклицает она.
— Я знаю, — говорит Сидни, хотя, конечно же, она не знает. Не до конца. Ее родители живы и, судя по всему, здоровы, все еще разговаривают друг с другом, хотя и не особенно дружелюбно. Был Дэниел, но это было другое, оно окончилось прежде, чем Сидни успела что-либо осознать.
Джули берет из рассыпавшейся стопки бумажную салфетку и сморкается.
— Я в порядке, — говорит она. — Почти. Элен приезжает на выходные. Ах да, у меня будет выставка.
— Здорово! — говорит Сидни. — В Монреале?
— В пригороде Монреаля. Это коллективная выставка. Я выставляю три картины. Надо было привезти слайды.
— Я бы с удовольствием побывала на этой выставке. Когда она состоится?
— В январе.
— Тогда я приеду.
— Правда? — радуется Джули, ее лицо сияет. — Там будет вечеринка. Элен говорит, наверняка будет.
— Конечно же, я приеду, — повторяет Сидни, только сейчас осознав, как тяжело ей будет опять побывать в Монреале.
Рядом с ней Джули складывает, разворачивает и опять складывает чистое полотенце. Это напоминает Сидни о голубом платке, теперь хранящемся в одном из ящиков ее квартиры.
— Я не могу поверить, что его нет, — говорит Сидни. Она так ясно видит пакет «гамми-лобстеров» в руке мистера Эдвардса, пятна от сока омаров на его светло-зеленой тенниске.
Мистер Эдвардс держится за живот и сокрушается из-за съеденного за завтраком пончика.
— Он был бы рад твоему появлению, — говорит Джули.
— Мне очень жаль, что я не знала, — говорит Сидни. — Я бы приехала раньше.
— Я понимаю! — восклицает Джули. — Бен говорил, ты откажешься, но я была уверена, что ты захотела бы приехать.
— Ты не думала о том, чтобы позвонить мне? — спрашивает Сидни.
— О Господи, Сидни! — говорит Джули. — Я всего-то написала тебе сотню писем.
У стойки миссис Эдвардс заворачивает ветчину и салат. Она убирает продукты в холодильник. Сидни чувствует в этом легкий укор за то, что она сама этого не сделала. Она встает и несет к раковине стакан и тарелку.
— Ты не захочешь ночевать в своей старой комнате, — провозглашает миссис Эдвардс.