Лишь один раз он оторвался от земли и овец. И не по своей воле. Видя направленные на себя дула винтовок Тотикоевых и Кайтазовых, он понял, что за землю надо драться.
Не забыть Руслану, как возвращались аульчане о фронтов гражданской войны. Появление отца запомнилось шумом, выстрелами, цокотом копыт коня, задорными криками. Весь аул высыпал навстречу Умару. Он весело улыбался, то и дело поднимая вверх руку с пистолетом, и эхо выстрела долго раздавалось меж каменных громад. Под Умаром нервно переставлял ноги красавец конь, к седлу была привязана еще одна лошадь. Отец шлепнул плетью валун, застывший на берегу реки: «Тебя не унесла вода, старина!» — тут же взобрался на него и обратился к аульчанам с речью, рассказав о том, как Красная Армия громила Деникина. Кто-то спросил о Тотырбеке Кетоеве.
— В пути, — ответил Умар. — Отстал от меня. Завтра прибудет.
Во двор Умар въехал весь увешанный оружием. Соскочив с коня на землю, он подхватил Руслана на руки, забыв на миг, что это не положено горцам, подбросил вверх, счастливо засмеялся:
— Растешь, помощник! — Заметив суровый взгляд отца, неловко опустил сына на землю, легонько подтолкнул его, чтобы шел к Хаджумару, который тоже с нетерпением ждал, когда отец возьмет его на руки. С солидностью, спокойной уверенностью и приличной случаю почтительностью Умар направился к Дзамболату и развел руками: — Вот, прибыл я, отец… Готов сеять!
— Не устал? — усмехнулся Дзамболат. — Неужто война тебе прогулкой обернулась?
— Война страшна, — просто ответил Умар. — Скорее забыть хочу все. — И встрепенулся: — Не пойми мои слова так, будто я запятнал нашу фамилию трусостью или подлостью.
— Добрые вести имеют крылья, — успокоил его Дзамболат. — Весь аул слышал, как отзывался о тебе возвратившийся раненым в Нижний аул Геор… Иди в дом, отдыхай…
Умар едва выдержал до утра. Спозаранку направился он на поле, еще недавно принадлежавшее Тотикоевым, широко развел руками вокруг, закричал:
— Теперь это земля бедняков! Наша земля! Навсегда!
Возвращение же Тотырбека было тихим и скромным: ни тебе криков, ни бешеной скачки, ни стрельбы из винтовки в воздух, просыпайтесь, мол, люди, выходите из хадзаров, встречайте — я возвратился. Утром аульчане встали, глянули, а со двора Кетоевых направляется в поле, спокойно вышагивая рядом с отцом, Тотырбек. Стыдясь своего кашля, то и дело сотрясающего тело, он коротко здоровался с односельчанами и, односложно ответив, что все в порядке, спешил отойти. Они с отцом поднялись на склон горы, где был крошечный лоскут земли.
Тотырбек — не в пример Умару — не шумел, не кричал, не напоминал о своих боевых заслугах. Но странное дело, именно к его слову прислушивались горцы — и стар и млад, именно его — а не Умара — избрали председателем сельсовета, ему — Тотырбеку — доверили возглавить комиссию для нового дележа тотикоевских и кайтазовских участков земли, на чем настаивал Умар.
И во время дележа земли Умар был весел и шумлив. Лучшая земля досталась старшему сыну Дзамболата. И она, казалось, обрадовалась такому работящему хозяину. Первым он показывался — еще затемно — во дворе дома, последним — опять же в темноте наступившей ночи — покидал горы. И детей своих воспитывал так же. Авторитет старшего брата для всех младших был непререкаем. Они еще в детстве каждое его слово ловили на лету.
Гагаевым было тесно в доме. А теперь еще и дети подрастали. Прослышав, что Кайтазовы задумали покинуть Хохкау, где им тяжко видеть землю, отданную чужим, Умар повел переговоры с ними о продаже дома. Но вмешался как председатель сельсовета Тотырбек Кетоев и объявил, что дом Кайтазовых реквизируется и отдается красному бойцу даром.
— Пусть он тебе будет наградой за доблесть в бою, — успокоил совесть Умара председатель сельсовета. — И Кайтазовы пусть будут довольны, что народ и наша власть простили им вражескую деятельность…
Землю горцы получили, но никто не заговаривал о плате, и это всем казалось диким. Бесплатно! — это слово становилось все более популярным. Приезжавший каждую пятницу в аул агитатор-чтец из Алагира, длинный, худой, больной туберкулезом, и в жару и в холод зябко укутывавший шею и грудь рваным шарфом Борис Морозов, любил повторять это слово, обещая в будущем бесплатную больницу, бесплатную школу и даже бесплатное питание, уточняя, что последнее будет не так быстро. Собирая людей на нихасе, он читал им вслух газеты. Дети бегали вокруг, шумели, взрослые отгоняли их, а Борис успокаивал и тех и других. «Пусть и дети послушают, какая у них будет жизнь, — полезно!» Порой он говорил о чудовищных вещах: будто девушка теперь сама будет выбирать себе жениха, будто теперь калым за невесту давать не следует, читал статьи о комсомольцах, конфисковавших быков, коров и овец, отправленных женихами родителям невесты в качестве калыма…