Лена, глядя на этих взволнованных встречей, плачущих и смеющихся, обнимающих и кричащих друг другу что-то людей, испытывала смешанное чувство: она и жалела их, и завидовала им. Она никогда еще не видела, чтобы люди так радовались встрече, и понимала: ей, наверно, никогда не испытать то, что испытывают эти люди. Ни родство, ни общая кровь не сплачивают так людей, как сообща выстраданная победа. Их радость окатила и Лену, и она с удивлением заметила, что в душе матери [клокотали другие страсти, и она, кивнув на нежданных гостей, заявила:
— Жаль, что не всех белорусских партизан пригласил твой отец. Это в Сибирь не поехали бы, а на Кавказ…
— Много еще приедет? — озадаченная настроением матери, спросила Лена.
— Про гостя, если даже он один, всегда можно сказать — много, — зло ответила Наталья.
Товарищей по отряду не трудно было сорвать с насиженного места: бывшие партизаны остались людьми мобильными.
В полдень прибыли Крючков и Катя, и Казбек потащил всех к столу.
— За встречу! — кричал он. — Наталья, а где мой дарственный коньяк? Тащи сюда! Знаете, братцы, кто мне его преподнес?
— Может, подождете? — спросила Наталья. — Сейчас еще один к вам присоединится.
— Кто?! — заорали все разом.
— Придет — увидите, — поморщилась на крик Наталья.
— Откуда терпения запастись, пока придет? — закричал на нее муж. — Говори, кто он.
— Гагаева знаете? — помедлив, спросила она.
— Гагаева? — удивился Рубиев. — Да кто его не знал? Фашисты и те хорошо знали — каждый день им о себе напоминал. А весельчак какой был!
Крючков бросил тревожный взгляд на Катю, поспешно сказал Наталье:
— Погиб он. Когда уходили от карателей к Гнилой балке. — И поднял рюмку: — Выпьем за погибших!
— Жив он, ваш Гагаев, — коротко бросила Наталья.
На веранде воцарилось молчание. Крючков приблизился к жене, но не смел посмотреть ей в глаза. А она, казалось, забыла, где находится, и пристально изучала свою рюмку.
— Ты что-то путаешь, — серьезно сказал Рубиев.
— Я с ним только что по телефону разговаривала, — пожала плечами Наталья.
— Это невозможно! Он погиб! — в ярости закричал Крючков и, ища поддержки, обернулся к Казбеку..
— Погиб, — подтвердил тот.
— Обещал быть здесь, — наливая коньяк в свою рюмку, заявила Наталья.
Екатерина, точно слепая, шарила рукой по столу, ставя рюмку, пошатнулась и упала бы, если бы не Крючков, зорко следивший за ней и вовремя подхвативший ее, обмякшую и побледневшую. Казбек бросился на помощь, крича жене, спокойно взиравшей на потерявшую сознание гостью и не подозревавшей, что кроется за ее утверждением:
— Ты говоришь чушь! Чушь! Он мертв!
— Мертвые по телефону не разговаривают, — жестко отпарировала Наталья, кивнув на Катю, спросила: — Отчего это с ней?
Екатерина открыла глаза, слабо улыбнулась им.
— Прошло! — обрадовался Корытин — бывший боец отряда.
— Ленусь, валидол тащи! — закричал Рубиев.
— Не надо, — сказал Крючков, — я отведу ее под дерево… Кто мог так подшутить? — он усадил жену на скамейку, прилаженную возле забора, в кустах сирени…
… Руслан и Сослан подходили к особняку. Сослан спросил, глядя, как Руслан ладонью вытирает пот со лба:
— Тебе не по себе?
— Тридцать с лишним лет не видались, — прошептал Руслан.
И тут они услышали голоса, доносившиеся из-за забора. Беседовали двое: мужчина и женщина. Говорили тихо, но сколько страсти и сколько горечи каждый из них вкладывал в этот шепот. Руслан побледнел. Поразительно, но он узнал, кому принадлежали эти голоса…
— Нет, ты ждешь, — твердил мужчина.
— А ты боишься, что он появится? — спрашивала она. — Боишься?
— Почему я должен бояться? — вопрошал он. — Ты так твердишь, будто я виноват в чем-то и перед ним, и перед тобой… Но в чем?
Наступила пауза. Сослан было двинулся к калитке. Но Руслан схватил его за руку, удержал…
— Если тебе легче, то пошли в дом, — услышали они мужской голос. — Неудобно как-то… Нескладно…
— Ты иди, а я… подожду.
— Подожду? Ты все-таки ждешь его?
— Да, жду, — твердо сказала она и еще раз повторила: — Жду.
— Думаешь, обманул я? Казбеку официально ответили.
— Не надо, Вова, — попросила она.
— Ты не можешь его забыть, — с горечью промолвил он.
— Я поспешила, — уронила она сиротливо.
Это возмутило его.
— Ты ждала его восемь лет, — заговорил он возбужденно, — и я эти же восемь лет ждал! Не чувствую себя виноватым. Ни перед кем!
— Неправда, — спокойно возразила она. — И ты и я — мы оба чувствуем себя виноватыми…