Катя вряд ли заметила, как они поднялись по ступенькам, пересекли веранду, прошли в гостиную. Глаза ее безотрывно смотрели на Руслана, ее рука покоилась в его ладони. Бледная и взволнованная, она не видела никого вокруг себя, и мужа словно не было здесь, — перед ее глазами был только он, ее Руслан.
И Руслан был рад, что ее рука в его ладони. Теперь, когда Руслан видел ее рядом с собой, постоянно чувствовал ее взгляд и тепло руки, — эта встреча не казалась ему такой страшной и нежеланной.
— Выпьем за счастливое возвращение Руслана на бренную землю! — услышал Руслан тост, провозглашенный Казбеком.
— За тебя, Руслан! — закричал Корытин.
— И я за него выпью, — заявила Екатерина и попросила: — Налейте мне.
И тут Руслан опять сорвался.
— Нет! — резко вырвалось у него. — Нет!
— Мы поднимаем бокалы за то, что ты жив, — пояснил ему Крючков.
— Не-ет! — отчаянно закричал Руслан. — За это не надо!
— А я хочу за это! Мы все выпьем за это! — непреклонно заявила Екатерина.
— Не-ет!!! — отмахнулся рукой Руслан…
В комнате воцарилась тишина, и длилась она с минуту. Потом Руслан услыхал глухой, страдающий голос и с усилием понял, что этот голос принадлежит ему самому.
— Я только за одно могу сейчас выпить, только за одно… — едва слышно вымолвил Руслан.
— Хорошо, пусть будет так, как ты желаешь, — заявил Крючков. — Говори, Руслан, за что поднимаешь тост.
Гагаев выпрямился, успокаиваясь, три раза глубоко вздохнул и, медленно роняя слова, произнес:
— За тех, кого не дождались матери и жены, дети и друзья. За павших! За память, что свято хранит их!
…Он боялся предстоящего объяснения, которого нельзя было избежать. Но то, как Катя повела себя в первый момент встречи, облегчило его состояние. Но он понимал, что если она ни в чем не упрекнула его, это еще не значит, что ее не интересует, почему он скрывался… Поймет ли его Екатерина? Поймет ли то, почему он ушел в чабаны, а главное — почему он не отыскал ее? Руслану предстояло ответить на этот вопрос, и всю предыдущую ночь его не покидали кошмары, он то впадал в забытье, то просыпался весь в поту — и все искал, искал нужные слова, выстраивал их в целые фразы… готовился к объяснению…
И конечно же в эту ночь он опять посетил Руслана. Заявился он не легкой тенью, как это положено привидениям. Руслан отчетливо слышал стон половиц под его тяжелым шагом. Он появился в комнате, в которой спал Руслан, таким, каким запомнился ему в тот последний тяжелый день его жизни, — молодым, сильным, возбужденным. Он приблизился к кровати. Остановился. Не выдержав молчания, Гагаев спросил с укоризной:
— Ты опять?
— Нас называли братьями, — сказал он тихо и, вытянув руку в сторону двери, потребовал: — Ты им скажешь!
— Ни за что! Нет! Нет!
— Об этом все должны знать! Скажешь ты, ибо я мертв. Ты жив, а я мертв. Мертв! — И перешел на шепот: — Умереть, когда хочется жить! Ты не знаешь, что это такое. И виноват в том, что я мертв, ты, ты!
— Ты не хотел, чтобы тебя убили эсэсовцы! — закричал Гагаев.
— Они — враги. Умри я от их рук — понятно. И я не стал бы предателем! — он пытался схватить Руслана за грудь.
— Ты мог не выдержать пыток. Ты мог выдать своих, — кивнул Руслан на дверь.
— Я мог и выдержать. И может быть, и мне повезло бы, как тебе.
— Я не щадил себя, я мстил за тебя! — отвел его руки от себя Гагаев. — Тебя убили они, фашисты! Если бы ты не выдержал, весь отряд они бы уничтожили. Всех до одного!
— Но я хотел жить не меньше любого из них, — убежденно заявил Юрий.
— Но что ценнее: одна или пятьдесят две жизни? — выложил Руслан свой козырь, после чего Юра обычно ретировался. На сей раз он не смолчал, не исчез…
— Чем они лучше меня? Чем? — спросил он.
Чем? В этом была суть. Руслан замотал головой и проснулся… Возле кровати сидела Екатерина и теребила его за плечо… Увидев, что Руслан открыл глаза, спокойно сказала:
— Еле дождалась, когда поднимется солнце. Хотелось увидеть тебя, убедиться, что вчерашнее не сон…
Она не спала всю ночь. И ей было все равно, что скажут о ней там, за дверью.
Вслед ей Наталья зло стрельнула глазами, и Катя видела это, но ничто не остановило ее. Да и что плохого в том, что она идет в комнату к тому, кто был ее любимым? И теперь еще сильное чувство не остыло в ней, и, что бы ни думали другие, как бы ни страдал ее муж, она не находила в своем поступке ничего предосудительного, потому что знала: не позволит себе постыдного.