Тотырбек приподнялся со своего места, попросил:
— Кричать не следует, полагается аплодировать, — и сам же первым энергично захлопал в ладоши…
Горцы несмело, поглядывая друг на друга, поддержали его. Тотчас же появилась Зина и объявила, заметно волнуясь:
— Начинаем первый концерт самодеятельного коллектива хохкауской школы. Вести концерт будет ученик первого класса Габо Гагаев.
Из-за простыни выскочил шустрый внук Дзамболата, поправил сползшую ему на глаза мохнатую шапку деда, подтянул огромный кинжал, свисавший до самого пола, и, не обращая внимания на веселый гомон горцев и ахи женщин, задорно закричал:
— Старинный осетинский массовый танец симд! Исполняют учащиеся первого, второго и третьего классов!
Это было что-то невероятное. Одно дело, когда малыш в доме родителей танцует на потеху деду и дядям. Другое — когда он выходит на люди. Выходит танцевать, нарядившись в огромные отцовские сапоги, черкеску, для солидности углем намалевав себе усы, выходит, молодцевато подбоченившись, выпятив грудь, сжав пальцы в кулаки; старательно выделывая ногами замысловатые движения, малыш поглядывает на плывущую рядом девчушку в длинном бабушкином платье…
Звуки гармошки подзадоривали каждого взрослого, вызывая желание забыть все невзгоды и заботы… Когда же Габо объявил, что теперь будет танцевать со своим другом Каурбеком Кетоевым, сыном Ирона, и сам стремительно выскочил в круг, отведя руку слегка назад, ну точь-в-точь как это делает его дед Дзамболат, — люди зашлись от смеха. Не отрывая глаз от забавных и ловких малышей, старательно копировавших старших, горцы стали в азарте подбадривать их хлопками и криками «Асса!». Иналык, тот палкой выбивал дробь, и казалось, еще минута — и он не выдержит, сам выскочит и запляшет… Женщины украдкой смахивали слезы умиления. Всем было весело, всем было интересно, все на время забыли о неотложных делах и заботах…
И все было бы хорошо, если бы вдруг Габо не объявил, что сейчас выступит юная балерина. Он забыл назвать имя танцовщицы и не объяснил, что такое балет, оставив всех в неведении.
Легко ступая на пальцах в мягких чувяках, из-за простыни вынырнула девчушка. Была она в короткой, скроенной из кофточки Зины, юбчонке — просвечивающей, шелковой, в майке с короткими рукавами… Гармонь играла нечто непонятное, и девчушка грациозно, как это удается только малышкам, прошлась сперва в одну сторону, потом в другую… Горцы оторопело вытаращили глаза на танцовщицу, пытаясь узнать в этом неземном создании, чья она дочь… Сперва раздался вздох в задних рядах, где сидели женщины, потом прошелся ропот по остальным рядам… В зале стало тихо, все замерли… Девчушка танцевала легко и красиво, а в душах аульчан боролись два чувства: восхищение и возмущение. Восхищение рождено было той сказочной картиной, которая внезапно возникла перед ними, а возмущение было вызвано тем, что эта несчастная по чьей-то воле осмелилась выйти на люди в таком обнаженном виде… Агубе внутренне ахнул, пожалев, что сам не расспросил о затее Зины, он бы ей обязательно подсказал, что такого танца исполнять в их ауле никак нельзя. Но было поздно, поздно! Оставалось уповать только на то, что красота танца заставит горцев смилостивиться, сведет на нет их гнев.
Гром негодования все-таки грянул. Иналык привстал, желая получше рассмотреть девчушку, а рассмотрев, возмущенно замахнулся палкой на танцевавшую и закричал:
— Так это же наша Серафима! Ай, бесстыдница! Уходи сейчас же с глаз моих, несчастная!!!
Бедная девчушка замерла, не окончив танца, ошарашено поглядела на дедушку, но Иналык закричал:
— В каком виде ты показалась на люди?! Да есть ли здесь твоя несчастная мать?!
Таира метнулась со своего места, подхватила дочь на руки, шлепая ее по короткой юбчонке, запричитала:
— Погибель моя! Кто осмелился тебя так нарядить?! Кровникам своим не желаю такого позора!
Бедная Серафима заплакала. Из-за простыни показалась побледневшая Зина, бросилась выручать ученицу:
— Перестань! Таира! Она же настоящий талант! Талант!
— Я не знаю, что ты называешь талантом, — взревел Иналык. — Но если это то, что ты нам показала, то молись богу, что ты женщина. Другой, если бы решился выставить девчонку нашей фамилии в таком виде, — не избежал бы смерти! Тьфу, что видели мои глаза!!! — чертыхнулся он и направился к двери, стуча в негодовании палкой о пол.
— Но это же балет! Классика! — заплакала Зина.
— Буду знать теперь, как этот позор называется! — вскричал Иналык. — Ба-лет! По-зор!
— Дорогой Иналык, подождите же! — бросилась наперерез ему Зина. — Не уходите! Есть еще у нас номера!