На току он хвастал пшеницей, перевезенной с полей и обмолоченной. Амбар был переполнен, а сотни тонн ее лежали огромными горами на всем пространстве, отведенном под ток. Потом он показал им коноплю…
— Очень хлопотно с ней, — качал он головой, глядя на зеленый массив. — Но платят за нее хорошо…
Они возвращались в село, и тут нашлось что показать. Вначале Тотырбек подвез их к зданию, вытянувшемуся чуть ли не на сорок метров, с большими окнами: изнутри раздавался детский плач. Тотырбек поднял палец вверх.
— Слышите? Плачет, а? Вам не по себе, а мне плач — слаще меда…
— Что ты, брат, — поморщился Урузмаг. — Как можно радоваться детскому плачу?
— А вот можно! — рубанул воздух кулаком Тотырбек: — Это разрывает глотку сын Тулатовых. Он первый день здесь. Рыдает по матери и не понимает, какое это счастье, что я смог удовлетворить просьбу его родителей и найти маленькому двухлетнему Тулатову место в детских яслях. Да, да, это детские ясли и садик. Колхоз построил. Платы с родителей не берем. За детьми ухаживают бесплатно, белье и все такое бесплатно, питание тоже бесплатное! Нам это заведение, конечно, в копеечку обходится. Но правление пошло на это, потому что, во-первых, матери могут без боязни за детей работать в поле; а во-вторых, пойдемте, сами посмотрите, какие богатыри растут на колхозных харчах!.. — он шумно, с явным торжеством за свой чудо-садик вошел в здание и на ходу распахивал двери, торжественно объявляя: — Кухня! Умывальня! Столовая! Спальня! Здесь комнаты для игр. Уборная! Да, да, детям не надо выходить во двор. Зимой это проблема. Загляните, загляните, не стесняйтесь.
Отовсюду на гостей устремляли свои черные, карие, голубые, синие глазенки малыши, катавшие по полу грубо вырезанные из дерева стариками селянами арбы на неуклюжих колесах, лошадок, коров, овец, собак, которые порой настолько были похожи друг на друга, что взрослому было не определить, что за животное перед ним, — зато дети прекрасно в этом разбирались. В коридор вышла пожилая осетинка с плачущим малышом на руках, пошлепывая его легонько, улыбнулась гостям.
— Джигит Тулатов? — спросил Тотырбек и засмеялся: — Точно определил, — сделал рожки малышу, который, залившись пуще прежнего, отвернулся от них.
— С утра беспрерывно плачет, — пояснила женщина. — Один и тот же вопрос повторяет: «Где мама? Где мама?» И я ему в ответ одно и то же: «На работе! На работе!» Так вот и ходим из одной комнаты в другую, так вот и беседуем…
Тотырбек показал неожиданным гостям и трактора, и гаражи, в которые на ночь загоняют машины: «У нас их уже три! Все в поле, а то бы увидели, какие красавицы!», и сельскохозяйственную технику, и недавно выстроенный коровник… Попутно он отдавал колхозникам распоряжения, что надо сделать сегодня, что — завтра. Везде ему были рады, внимательно выслушивали его, охотно кивали, мол, сделаем наилучшим способом…
Тотырбек гордо провез их по улицам села, называя, кому какой дом принадлежит, количество комнат…
— Теперь у нас нет землянок, последнюю прошлой весной срыли, — сказал он. — Времянки еще есть, но землянок — нет!.. — Он вытащил из внутреннего кармана пиджака огромные часы и, глянув на них, заявил: — Пора обедать. А то замучил я вас. Остальное покажу потом. Пошлем и за Агубе, он рад будет увидеть земляков.
— Как он? — заинтересовался Урузмаг.
— Получил землю да отстроил дом — забыл о возрасте, повеселел.
Он повернул лошадь за угол — и они внезапно оказались перед домом Зелима… Увидев машину с досками, Тотырбек побагровел, чертыхнулся:
— Ох этот Зелим! Порой я жалею, что нельзя пускать плетку в ход. Слово для него пустой звук. Спекулянт этот Зелим, но хитрый спекулянт. Где-то достает доски — а нужда в них в селе большая: каждый бросился строить, кто что — сарай, кухню, амбар… Чем богаче народ живет — тем больше удобств стараемся создать для семьи. Вот Зелим и пользуется этим. Втридорога дерет с односельчан за доски. Он их не продает — обменивает, а порой и условие ставит: сарай хотите — построю, а вы взамен столько-то зерна, столько-то картофеля, овощей, фруктов — и все везет на базар. Хапуга и шабашник он! В колхоз вступил для ширмы, силой его в поле выгоняем… Т-п-рру! — натянул он вожжи. — Запишу-ка я номер машины, передам милиции, пусть разберутся, откуда эти доски… — и вдруг увидел, как Урузмаг старательно косит взглядом в сторону, мгновенная догадка озарила его, он резко повернулся к Руслану, жестко спросил: — Твоя?
Избегая его взгляда, Руслан несмело кивнул головой…
— Понятно, — Тотырбек побледнел и с хрустом скомкал в кулаке бумажку, на которой записал было номер машины; помолчав, он, едва сдерживая гнев, сказал: