— Я не могу ехать в таком виде — мне надо переодеться.
Руслан кивнул ей на нижнее место, жестом показав, что сам переберется на верхнее. Она могла бы запротестовать хотя бы для приличия. Но сразу видно — у нее бывали и посолиднее кавалеры, которые и не такие услуги оказывали. Сворачивая матрас, он вслушался в ее голос.
— Сорок километров на подводе проехала, — говорила она усталому старику, севшему в поезд в Москве. — Пыли наглоталась!..
— Теперича наглотаешься уголька, — пообещал ей старик.
Уложив постель на верхнюю полку, Руслан обернулся — и ему было впору ахнуть от удивления. Она уже была без дождевика и платка, — вглядываясь в стекло вагона, как в зеркало, поправляла прическу. Открытые плечи дразнили своей белизной. Облик ее отдавал царственным спокойствием и уверенностью. Такая красавица конечно же могла принимать знаки внимания как должное. Ей и не такие простаки, как Руслан, услуживали. Она, ничуть не смущаясь, встретила его долгий взгляд, которым он жадно окидывал ее миниатюрную, но броскую фигуру. Короткое — для того времени! — платье едва прикрывало загорелые колени. Глянув вслед за ним на свои ноги, она взмахнула руками:
— А туфли-то, посмотрите, туфли на что похожи! Подвода застряла в низине реки, пришлось перебираться вброд, — она тут же скинула с ног заляпанные грязью туфли и жестом попросила горца открыть один из чемоданов: — Там у меня есть белые…
С той минуты и повелось: не успевала она высказать свои пожелания, как Руслан их моментально выполнял. Он узнавал, сколько оставалось ехать до следующей станции, бегал за чаем, покупал яблоки у старушек, что с ведрами встречали поезда на остановках и не стеснялись запрашивать за еще зеленые, кислые яблоки невиданную цену, Он укоризненно качал головой: «У нас такие не продают. И с земли не поднимают!» Но покупал, потому что она «в этом году еще не пробовала яблок». Он выполнял все ее пожелания, а она не замечала этого, и в ее глазах, когда она их иногда — невзначай?! — останавливала на Руслане, чудились ему насмешка, и любопытство, и затаенное ожидание. Он знал, что надо «действовать», что следует дать понять ей, что он не мальчик, что с ним нельзя так просто и безнаказанно заигрывать. Прежде в подобных ситуациях Руслан так и сыпал остротами, но рядом с этой блондинкой, близкой и одновременно недоступной, он чувствовал себя скованным и немощным. Старик понимающе поглядывал на него, и это тоже выводило из себя. Руслан отгонял смутные надежды, внушал себе, что ему нельзя отвлекаться, он выполняет наказ Урузмага, едет, чтоб увидеться с его сыном Измаилом, сказать ему, что все ждут, когда он отслужит и возвратится домой, и всучить ему мешок, набитый осетинскими пирогами трех видов, вареным мясом в чесночном соусе, сыром, душистой травой. Руслан не хотел брать с собой все это, твердя, что в пути продукты испортятся, но Урузмаг многозначительно сказал: «Подарки везут, не только чтоб порадовать сына, но и для того, чтоб сердце дарящего успокоилось», — и кивнул на жену. Фаризат заявила, что предки осетин бывали в пути не одну неделю, «вон дед твой отправился к болгарам, на войну с турками, и брал с собой телятину в долгую дорогу, и ничего, не жаловался! Следует только умело уложить да залить маслом»… Руслан не стал спорить с Фаризат. Фаризат же добавила, что лучше ехать в гости осенью, потому что можно захватить с собой фрукты, но ей последние дни снились плохие сны, ждать осени невмоготу, и если Руслану неохота увидеть брата, то она сама отправится в дорогу, и пусть тогда всем мужчинам рода будет стыдно… И вот завтра Руслан увидит Измаила, крепко обнимет его, передаст все, что желают ему соседи, родственники, мать, отец, сестренки, брат… Так что он едет по делу и не должен отвлекаться… Руслан успокаивал себя и справился бы с глупыми, недостойными мужчины мыслями, если бы не этот старый хрыч с торчащими усами. Когда блондинка вышла на минуту из купе, старик вдруг заявил горцу:
— Ты, паря, не очень пяль на нее глаза. Отец ее уважаемый в городе человек. А вот у нее у самой жизня не складывается. Не старайся, паря… Не по ней ты. — И кивнул на барашковую шапку, лежавшую на верхней полке: — Ей подавай цилиндр, а не эту лохматую зверюгу.
Проклятый старик! Всегда так у Руслана: как намекнут, что то или иное дело ему не по зубам, — точно бес в него вселяется. Не выносит он обиды. Никакой и ни от кого. Такая уж у него натура, и тут ничего не поделаешь.
Ив поезде Руслан вспылил, хотя чего бы ожидать от отжившего свое старика.
— Туши лампу, дед! — грубо оборвал он его, сразу притихшего, и неожиданно для самого себя горделиво изрек: — Захочу — моей будет.