Руслан, мягко ступая, отошел в сторону. Вспомнив, что забыл оставить свою шапку, возвратился и положил ее в изголовье Севы. И после этого чуть ли не бегом бросился прочь.
Руслан прислонился к дереву, посмотрел на небо. Оно еще было темным. Наган жег руку. Он оттянул курок. Глубоко вздохнул и поднял руку с наганом к виску… И тут он увидел Севу. Малыш стоял перед ним, запыхавшись от бега. Он смотрел на горца во все глаза. Руслан не хотел, чтобы он видел, что произойдет… Но мальчик не уходил, он стоял перед ним — серьезный, упрямый — и едва слышно попросил:
— Не надо, дядя… — Руслан услышал вздох. — Без вас нам не выжить… Не надо.
Глава четвертая
…Кто-то осторожно открывает ставни. Рука его тянется к изголовью кровати, нащупывает ствол автомата, прохлада которого придает ему уверенность. Он приподнимает голову с пуховой подушки. Бледный свет сумерек смутно вырывает из темноты тонкую шею и до неправдоподобия широкие плечи женщины. Облегченно вздохнув и опустив голову, он утопает в перинах. С нежностью поглядывает на женщину. Она тянется вверх, стараясь достать шпингалет. Теплая волна нежности окатывает его, заставляет вспомнить минувшую ночь, испытанное блаженство. И вновь он ощущает ее руки, слышит прерывистое дыханье и притягивает к себе.
Вот уже почти два года, как только здесь, в этой хате, Руслан чувствует, что живет. Только здесь он верит, что будет жить и дальше. В хате у Зоей тихо, тепло, уютно… Здесь не ощущаешь, что идет война, что она за этими стенами и не убежать от нее…
Но смерть ждет там, где нет Зоей. А в этой комнате не грозит опасность. Здесь можно расслабиться, лежать на широкой перине и лениво поглядывать на окошко, и пальцам твоим совсем не обязательно ощущать мертвую прохладу металла. После войны долго еще нам привыкать к перинам. После войны нам нужно будет не только привыкать, но и отвыкать от многого.
Но главное, что нас будет мучить, — это память. Как забыть все то, что пришлось пережить? За два года, проведенных в партизанском отряде, Руслан видел множество раз смерть. Да, можно привыкнуть и к смерти. Но так только кажется. Позавчера Руслан видел изуродованные тела замученных в гестаповских застенках товарищей по отряду. И вновь, в который раз, вспомнились первые дни войны, гибель Зои, детские тела, перерезанные автоматными очередями. Картины прошлого заставили его вновь содрогнуться.
Руслан часто видел перед собой лица измученных голодом и скитаниями детей — и хлеб ему не лез в горло… Он нередко мысленно разговаривал с Севой. Милый, большой человек. Детский взгляд — тот, что спас его, — часто преследовал Руслана. Руслан думал о той минуте, когда без всякого сожаления мог уйти из этого мира. «Тогда я мог, — уточняет он сам для себя. — Мог… Но теперь мне гораздо труднее лишить себя жизни. Будучи в этой мазанке, я тебе благодарен. Подумать только: не догони тогда ты меня, не посмотри этими взрослыми глазами, я бы не встретил Зосю, не испытал бы минуты счастья с нею в этой хате на окраине леса. Нет, Сева, я за все благодарен тебе.
Тогда ты взял у меня из ладони пистолет и повел меня, как маленького, назад к детям… И мы опять — голодные и бесприютные — бродили по лесу, мечтая о встрече с человеком и боясь ее».
А на следующее утро Руслан был разбужен окликом и увидел перед собой веселые озорные глаза солдата в грязной, покрытой какими-то серыми пятнами зеленой рубашке, а вокруг — малышей, тоже улыбавшихся и враз повеселевших, — и он не сразу поверил, что пришло избавление. Сева, захлебываясь, рассказывал солдату о том, как Руслан убил немца. Солдата звали Юрой. Потом, расставаясь с детьми, которых солдаты пристроили в деревушке, Руслан почувствовал, что они все стали ему родными, и захотелось запомнить эту деревушку с замысловатым названием.