– У меня нет других родственников, кроме Оттона. Отца и брата убила чернь под Шенгеном. Такое несчастье. Всего там погибло семеро наших, а среди них они двое. – Он вздохнул и перекрестился. – Божья воля, что поделать.
Насколько я знал и видел, под Шенгеном погибло гораздо больше императорских солдат, так как сражение, по крайней мере на первом этапе, оказалось чрезвычайно ожесточённым. Но уважаемый господин Пляйс, очевидно, говорил о рыцарстве, потому что жертвы среди наёмников или пешего ополчения он не соизволил принять во внимание. Такова была призма, через которую смотрели благороднорождённые...
– То есть, если вас осудят, имущество достанется Оттону?
– Не думаю, мастер Маддердин, не думаю. Уж братья Эсми позаботятся о том, чтобы от моего добра не много осталось. Я знаю, что они наняли адвокатов, я знаю, что они отправили людей, чтобы выгнать арендаторов. Они заберут всё в счёт возмещения ущерба, а если не всё, то почти всё. Оттон, конечно, что-то получит, но не слишком много.
Ха, удивительная доброта моего товарища из Инквизиториума стала более чем понятной. Если Пляйс умрёт, осуждённый за убийство своей жены, от его имущества останутся жалкие крохи, а наследник должен будет разбираться с претензиями. А если Пляйса оправдают, то разве Оттон не станет его единственным наследником? Тем более что получения этого наследства, по словам самого Пляйса, который считал себя смертельно больным, не придётся ждать слишком долго.
– Ну хорошо, давайте вернёмся к вопросу, касающемуся врагов. Есть ли люди, которые будут рады увидеть вас на эшафоте?
– Господин Маддердин, – заговорил он через некоторое время, – вам не хуже меня известно, что мы не можем знать о себе такие вещи, но, Бог свидетель, я не знаю никого, о ком положа руку на сердце могу поклясться, что он желает мне зла.
Я только покивал головой, поскольку либо это были всего лишь благочестивые желания не слишком сообразительного человека, либо Пляйс действительно жил, не задевая других.
– А братья госпожи Эсмеральды?
– Никогда между нами не было раздоров. Они возненавидели меня с тех пор, как я убил их сестру. – Он гордо уставился на меня, произнося «я убил их сестру». – Впрочем, можно ли этому удивляться?
– Вернёмся к тому злосчастному дню, – предложил я. – Вот вы сидите за столом, беседуете, и... в какой-то момент... Что же такое произошло, господин Пляйс?
– Она попросила вина, – тихо сказал он. – Она была разрумянившаяся, весёлая, с блестящими глазами. А я подумал... – Он хрипло вздохнул. – А я подумал...
Он явно не мог выдавить дальнейших слов, и, наконец, схватился за грудь и закашлялся. Приступ длился ещё дольше, чем прежде, и Пляйс с трудом восстановил после него дыхание. Он тяжело рухнул на постель.
Я наклонился над полом.
– В вашей мокроте крови нет, – сказал я. – И как же тогда вы собираетесь умирать?
– Теперь нет. – Он хотел махнуть рукой, но не нашёл столько сил, поэтому едва приподнял ладонь над матрасом. – Сам удивляюсь... Но какое это имеет значение для дела?
– Действительно, никакого. Рассказывайте дальше, пожалуйста. Вы закончили на том, что она попросила вина.
Он закрыл глаза. На этот раз, наверное, уже не для того, чтобы вспомнить все подробности трагического события, а чтобы отгородиться от мира стеной закрытых век. И отгородиться от меня, так, чтобы ему могло казаться, что он исповедуется перед самим собой, а не перед посторонним человеком.
– Когда я посмотрел на неё, – заговорил он глухим голосом, – такую счастливую, улыбающуюся, красивую, когда я посмотрел на неё, то я подумал... подумал...
Матерь Божья Безжалостная! Переберёмся мы когда-нибудь через это препятствие?! – Мысленно вскричал я, но снаружи я только стиснул пальцами колено.
– ...подумал...
Я сжал на колене пальцы второй руки.
– ...я подумал, что ненавижу её, – выдавил он наконец. – И я бы с радостью стёр улыбку с её лица. Это было... это было... это было...
Ого, теперь у нас проблемы ещё с одним словом.
– Это было нечто чуждое... животное, эта ненависть, это отвращение, эта ярость. В тот миг, в тот момент, в ту минуту...
Сколько ещё он найдёт синонимов для этого слова? – подумал я.
–...тогда...
И ведь нашёл!
– Тогда она показалась мне самым мерзким, отвратительным и достойным презрения существом во всём мире. Инквизитор! – Он широко открыл глаза. – Я просто чувствовал, что моя задача, моя миссия, мой долг, стереть это создание с лица земли.
Что удалось вам на удивление хорошо, учитывая, что своём в распоряжении вы имели только свиную ногу, мысленно добавил я.