Но я знал, что должен проверить кое-что ещё. Я должен был исключить подозрение, что Дорота наложила на меня любовные чары, или что она сама является носителем таких чар. В этом втором случае она напоминала бы ярко светящий фонарь, к которому мужчины льнули бы, словно мотыльки, и который мог даже не отдавать себе отчёта в том, сколь сильное исходит от него сияние. Однако чтобы провести соответствующие исследования, я должен был дождаться, когда девушка уснёт. И, наконец, это произошло, хотя, признаю, позже, чем я думал, и Дорота достигла спокойного залива сна не раньше, чем её корабль добрался до гавани семь раз. Затем я подождал ещё немного, пока не услышал спокойное, ровное дыхание, и осторожно спустился с постели. Я вытащил мел из мешка и описал кровать защитной пентаграммой, чтобы в случае обнаружения или пробуждения демона не дать ему возможности немедленно атаковать. Потом прочитал молитву и пальцем, смоченным в освящённом масле, выписал на голом теле Дороты священные формулы. Она вздрогнула, но лишь так, как может дрожать женщина, которую щекотят во сне.
Она пробормотала что-то невнятное и спрятала лицо в подушку. Демон не смог бы так поступить. Даже сильнейший из них был бы вынужден принять истинную форму, или, в худшем случае, выразил бы протест столь же громко и решительно, как человек, в которого воткнули острую, раскалённую докрасна шпильку. Я вдохнул с облегчением, как за мою хозяйку, так и за себя самого, ибо меня не тешила мысль, что я провёл время в объятиях демона, вдобавок получая огромное удовольствие от общения с ним.
Теперь я должен был убедиться, что Дорота не навела на меня чары, или сама не была окружена наводящим чары заклинанием. Для этого случая существовал один проверенный временем и полностью соответствующий метод. Если бы я вошёл в молитвенный транс и отправился в страшную пустоту иномирья, то я увидел бы следы каждого заклинания, каждого клочка магии, присутствующего поблизости. Но этот способ был сопряжён не только с угрозой кошмарной боли, но даже с угрозой потери жизни. Так что я собирался использовать способ гораздо более лёгкий, поскольку дело не казалось мне достаточно серьёзным, чтобы рисковать ради него утратить столь ценный инструмент, как я, и подобной опрометчивостью согрешить против Господа. Поэтому я произнёс молитву, стоя посреди комнаты с закрытыми глазами и пытаясь почувствовать любые колебания зла, которые могли возникнуть поблизости. Говоря доступно и наглядно, я напоминал в этот момент паука, отзывающегося на любое колебание расставленной сети, в которую могли попасться любые обрывки магии. Но сеть оставалась в полной неподвижности... К сожалению, способ, который я использовал, хотя и часто применялся инквизиторами, но его эффективность зависела от индивидуальных особенностей молящегося: силы воли, воображения, терпения, навыков отсеивания тончайших сигналов. Заправский колдун или опытная ведьма могли соткать магию столь изощрённым и каверзным способом, что её почти невозможно было увидеть одиночному инквизитору. Однако обычные колдуны и обычные ведьмы попадались в сеть, подобную той, которую я расставил, как мухи.
– Что ты делаешь, Мордимер? – Голос Дороты вырвал меня из задумчивости. Он не звучал ни тепло, ни мило, как обычно.
Каким образом девушка смогла повернуться и сесть на постели, чтобы я этого не услышал? Слух у меня не столь чувствительный, как обоняние, тем не менее, немного мух могло бы похвастаться, что пролетели за моей спиной так, чтобы я не услышал шелест их крыльев.
– Я проверял, не ведьма ли ты, – ответил я чистую правду.
– Что?!
Одеяло, скрывающее до сих пор грудь девушки, упало, и у меня аж дух захватило, когда я снова увидел её прелести во всей красе. Я видел их много раз, трогал их, целовал и ласкал, однако не мог избавиться от впечатления, что они являются самым возбуждающим произведением искусства, которое когда-либо выходило из-под божьего резца.