Мне потребовалось немного больше времени, чтобы найти Дороту, чем я думал, но я оказался рядом с ней прежде, чем солнце успело склониться к закату. Девушка лежала так, как я видел её в моём видении. Лежала и тяжело дышала. Я присел рядом с ней и зашипел, увидев лужу засохшей крови. Я нежно прикоснулся к покрытому потом лбу девушки. Она очнулась и посмотрела на меня. Её глаза были ясными, чистыми и безмятежными.
– Мордимер! – Прошептала она, и её лицо осветила улыбка. – Всё-таки ты нашёл меня.
Я поцеловал её прямо в губы.
– И больше я тебя не потеряю, – пообещал я. Я погладил её по спутанным волосам. – Дорота, мне нужно осмотреть твою рану. Она сильно кровоточит, понимаешь?
Она прикрыла глаза в знак согласия.
– Я мало, что помню. Кто-то ударил меня, мне было больно, потом я убежала, и, наконец, очнулась здесь. Я уснула, и ты пришёл. – Она снова улыбнулась.
Ну, всё должно было быть иначе, потому что она не выдержала бы столько дней без воды. Вероятно, до этих пор она пребывала в бреду, во время которого она могла как бродить, так и есть и пить.
– Я всё посмотрю. Позволь, моя дорогая.
Я осторожно перевернул её на бок и разрезал ножом жёсткое от крови платье, чтобы добраться до раны. Во время этих процедур Доротка даже не пикнула, только задышала немного тяжелее и чуть более жалобно, чем прежде. Я разбираюсь в ранах, ибо в Академии Инквизиториума нас учили как тому, как причинять боль, так и тому, как изучать человеческое тело и лечить недуги. Рана Дороты была паскудной, глубокой и рваной, загрязнённой не только клочьями материи, но и, что ещё хуже, землёй. Теперь вдобавок она отчётливо воняла. Если бы это была нога или рука! Известно, что ампутация не является процедурой приятной, но, когда она может привести к исцелению организма, её необходимо было применять. Лучше потерять конечность, чем жизнь. Мало ли солдат потеряли руки или ноги? И как-то с этим жили. Ведь даже один из античных медиков, не помню уже его имени, утверждал, что настоящая академия для хирурга – это поле после битвы. Здесь, однако, было нечего отрезать. Гниль зашла слишком глубоко, и, кроме того, касалась живота, а ранения в живот являются одними из худших, особенно когда они загноились. Дорота проживёт ещё день-два, может, даже три, если у неё очень сильный организм. И каждый час этих дней будет выть от боли, молясь о скорейшей смерти...
– Всё будет хорошо, – прошептал я, поглаживая её по волосам.
– Как может быть хорошо?! – Закричала она. – Всё уничтожили, сожгли дом, я видела, как били...
Я обнял её, и предложение она закончила прижатой губами к моему плечу.
– Шшш... Всё правда будет хорошо. Ну побили парней, так это парни. Ни с кем ничего по-настоящему плохого не случилось. Какая-то там сломанная рука, разбитый нос, выбитые зубы. Просто глупые мужские дела.
– Правда? А дом?
– Ты сама видела, что его сожгли, – сказал я с грустью. – Мало что удалось спасти, но ребята примутся за работу и в два счёта всё восстановят.
– Ты так думаешь? Правда?
– Для тебя, моя милая? – Улыбнулся я. – Они сделают для тебя всё. Они любят тебя, и ты их любишь.
– Это правда, это правда, – прошептала она. – И тебя я тоже люблю. – Она прижалась ко мне щекой, так что её слёзы текли, словно были моими. – Ты не бросишь меня? Ты всегда будешь со мной?