Да что с того? Ведь мы не дети.
Мы знаем, как звонят колокола
потерянного лета.
Мы знаем, как это бывает:
распахнуты ворота золотые,
за ними эта женщина стоит,
за нею колокольный звон плывет,
бьет колокол все лето напролет…
Мы знаем, как звонят колокола под осень,
когда окно распахнуто,
чтоб выброситься прочь…
Да пользы что с того?
Общеизвестно было в школе:
шлюха… старо как мир…
Нам говорили в школе:
«Что электричество — мы, собственно, не знаем…»
А это, может быть, когда
ее с земли руками поднимают…
— А прошлым годом, господа,
тот пьяница… рождественский подарочек…
А город только на нее смотрел,
как там она, раскинув руки…
Ну и гнусность!..
Она всегда жалела снег,
когда нам наставало расставаться…
Оплакивала бабочку погибшую,
раскачивая голову в ладонях…
Потом (наверное, больная) с моста —
и головой о камень… И про нее забыли…
Все так же вертится Земля
с весны до лета, с лета до осени, т
ак же тучи свои покрывала набросили,
так же солнце в зенит уплывает, паля…
так же смотрит оно с высоты
и на тех, что любили,
и на тех, что предали…
С той поры много осеней промелькнуло.
Это было давно. Колокола молчали.
Лишь однажды, как раз перед самым рассветом,
бедный ангел, устало махая крылами,
пролетел над уснувшими крышами
низко-низко…
Небо ахнуло и зарычало,
реактивным откликнулось гулом,
и воскресные колокола
от испуга
в четыре утра
разбудили меня.
Календарь
(Перевод Б. Окуджавы)
Январь, февраль, апрель, июнь…
Времени биение.
Люби меня по-настоящему хоть одно мгновение!
Услышать бы, как из горла ночи
кровь
бьет,
как куница с ворчанием
эту кровь
пьет.
Сделай так, чтобы неутомим
желтый огонь в печи бушевал, ликуя,
чтобы шло чередование весен и зим в
продолжение одного поцелуя.
Выбери меня губами из горсти,
словно косточку вишневую,
и в себе
взрасти.
У земли и у трав умоляюще ищу корней.
Я тот парень, что столкнулся со звездой своей.
Мне с тобой хорошо. Вот и я в небесах побывал,
вот и я райских врат недоступный порог обивал.
Звезды гаснут. Колышется мрак.
Запираются двери. Спускают собак.
Но еще прежде сна ты меня
под подушку к себе положи.
Я прекрасно врасту в твои волосы ниточкой ржи.
Ночь висит, как летучая мышь. Синеет звезда.
Сохрани ты меня для себя
ну хотя бы до рождества!
Запрещенная любовь
(Перевод П. Вегина)
1.
Запрещенная любовь, созревание плодов, над камином дым.
Июль, купальщик в плавках.
Он вычернен, как галка.
Мне перья губы очернили.
Луна тверда, как золото.
На горло горизонту
упало солнце, как секира.
Капля твоей крови,
цвета сажи брови,
во мне твое лицо горит!
Бледнеют звезды, тают,
я к звездам улетаю,
черный, словно трубочист.
Запрещенная любовь,
знамя лета тяжкое,
ночь, в которой сахар загустел горяч,
смарагд трав.
Под язык меня спрячь,
буду для тебя — рубин,
диамант, топаз, корунд,
буду я тебе грубить.
Это потому, что ты со мною ласкова.
2.
Черные мысли бродят в голове,
словно черная вода
или черный пес.
И как черная лиса,
лает лес.
Только одна женщина светлым-светла.
Черная зависть!
Черная совесть!
Светлая луна, светлые друзья,
светлая, светлая, веселая осень!
Я им лгу, как книга.
Завидую им.
Запрещенная любовь.
Над камином дым.
Осень
(Перевод Б. Окуджавы)
Сойди с ума.
Сто раз упейся…
Осени влажные руки лежат на твоих плечах.
Осень просит огня.
Мышка серая молча
на ее рукаве восседает.
Осень молится:
«Не уходите, купите рубины осенние!»
Не отказывай ей, а иначе она тебя купит сама.
И уже не избавишься от шагов ее вкрадчивых
за тобой и в тебе…
Ах, куда же уйдешь без причины?
И когда ты уснешь,
будешь слышать, как осень заводит часы,
как боится, что вдруг запоздает.
Поезд резко свистит,
над дворами летя, как последняя птица.
Человечек нелепый,
ты впиши себе все:
счастья было премного
и страха,
да и золотом осени были карманы набиты.
Все записывай!
А осень тебе подсчитает
и итог подобьет.
На полгода начинается тьма.
Возвращаются моты с рубинами к дому.
В глине чавкают цепи.
Мост над водами треснул, как щепка,
под тяжестью слова несказанного.
Даже страшно.
Кто-то шлепнул ладонь о ладонь…
Это осень свои золотые
с ладони и вновь на ладонь перебрасывает,
пересыпает
на ладонь
с ладони своей.