— Прекрати, — рявкнул Сириус и, наконец, впервые за долгое время, посмотрел Римусу в глаза. У обоих перехватило дыхание. — Волку нужна его стая.
Люпин сухо сглотнул и отвел взгляд от Сириуса.
— Лунатик, так больше не может продолжаться, — выдохнул Поттер и присел перед ним на пол. — Мы переживаем, не усложняй все, ладно?
— Прости, — Люпин смотрел на Джеймса, но Блэку казалось, светловолосой разговаривает с ним. — Мне жаль, что я все испортил.
Сириус почувствовал, как его внутренности скрутило от боли. Глаза тут же защипали.
— Я тебе верю, — мягко произнёс Джеймс и взъерошил мягкие кудри. — А теперь пойдем.
Это было первое превращение Римуса, которое Блэк провел вдали от него. Сириус просто наблюдал, как мальчик, которого он любил, плакал от боли, кричал и хватал мокрым от слез ртом воздух, и ему нельзя было помочь. У него больше не было разрешения прикасаться к Луни.
Когда Люпин превратился… Волк пришел в такую ярость, в такое бешенство, что чуть сразу же не разорвал себя на части. Сохатый пытался помочь ему, он вывел его из хижины, отвлекал внимание и задевал рогами. А пес лишь жалобно скулил. Но волк становился только ожесточеннее и агрессивнее.
Тогда Бродяга схватил его за хвост и потребовал обратить на него внимание. И Луни заметил его, замерев и вцепившись когтями в землю. Большие желтые глаза встретились с серыми, и весь лес затих.
В мгновение тишины и давящего напряжения создалось впечатление, что оборотень вот-вот нападет. Но, вместо этого, он плавными движениями приблизился к Бродяге и протяжно завыл. Сириус прежде читал, что волчий вой считается символом тоски и безысходности, и от этих мыслей пёс заскулил, наклонил мордочку навстречу. Маленькое собачье сердце треснуло на куски.
Волк зарылся носом в черный мех и начал жалобно скулить. Прежде оборотень никогда так не печалился, сейчас же… он практически в отчаянии терся носом о собачью шёрстку, облизывая ее.
Сириус ни черта не понимал. Почему это происходило? Волчья форма Римуса всегда была отражением его внутренних человеческих переживаний. Лунатику должно было быть все равно, он не должен был быть таким сломленным.
Но Люпин так или иначе не запомнил бы своё превращение. Поэтому Блэк наплевал на все и провел полнолуние, свернувшись калачиком на пузе волка.
Хоть на утро ему и пришлось отползти от голого тела, позволить Питеру накрыть Луни и позаботиться о ранениях.
Потому что на утро… они снова стали незнакомцами друг для друга.
***
После расставания большинство людей рекомендуют тебе обратиться за советом к лучшему другу. Поговорить с самым близким человеком и излить ему душу. Но проблема заключалась в том, что для Римуса ближе Сириуса никого не было. Его бывший был его лучшим другом.
Да, расставание было тяжелым, но жить после него оказалось куда мучительнее. Почти невозможным.
Римус не мог найти причин двигаться дальше. Он согласился работать на Дамблдора. И каждый божий день теперь напоминал на долгое, невыносимое ожидание смерти.
Все так запуталось за пару дней, что те моменты, когда они с Сириусом были беззаботны и отчаянно влюблены, казались сказочным сном. И все, что его ждало дальше – одна огромная чёрная полоса.
«Так будет лучше для Бродяги. Ты поступил правильно» – постоянно повторял Люпин себе.
Но было ли это правдой? На утро после расставания Сириус выглядел бледным, сонным, таким маленьким и сломленным. Вина съедала Римуса заживо, потому что он стал причиной его слез. И хуже всего было осознание, что Блэк будет винить себя. Брюнет был белой вороной, ненужным отпрыском в семье Блэков. Он был настолько не любим своей матерью, что Римус обещал доказать ему обратное. Но он ударил по больному. Он сказал то, что было самой большой ложью в мире.
Разлюбить Сириуса Блэка было невозможно. Невозможно было перестать чувствовать острые иглы в сердце и бабочки в животе каждый раз, когда ты смотришь на него. С того самого дня, когда брюнет коснулся его шрамов, пообещал стать другом, Римус осознал, что встретил своего человека. Осознание того, что он должен был отпустить его, стало самой жестокой вещью во всем чертовом мире.
Люпин знал, что Бродяге нужно пространство и время, поэтому он пытался исправить ситуацию всеми силами. Прятался за шторами каждый божий день, свернувшись калачиком на простынях. Избегал его и умолял Джеймса проводить время только с Бродягой, быть только рядом с ним.
Каждый раз, когда Луни видел брюнета, он ощущал огромную трещину в грудной клетке, задыхался от боли. Он шептал в подушку по ночам: «Я люблю тебя. Конечно, я люблю тебя. Это все одна большая ошибка. Недоразумение. Боже, как ты мог в это поверить? Я буду любить тебя бесконечно, до конца моей гребанной жизни. Пока другие оборотни не изуродуют меня на войне».
Какая-то часть него молилась, чтобы учебный год поскорее закончился, чтобы он мог, наконец, отправиться на миссию и умереть. И перестать чувствовать. Просто остановить эту боль. Он так сильно желал умереть, что решил отправиться в Хижину в одиночку. Потому что он знал… без стаи волк разорвет себя на куски.
Распахнув свои веки и увидев белый мерцающий свет на потолке, Римус понял, что выжил. И от этого осознания он чуть не разревелся. Ему не хотелось встречать новый день, не хотелось продолжать бороться. Люпин не мог дышать от того, насколько поломаны были его ребра, насколько мертвым он себя ощущал. Пусть и выжил.
— Ты проснулся, — осипший голос Джеймса привлек его внимание.
Петтигрю и Поттер ожидали его в привычных позах, на стульях, бледные и усталые. Блэка нигде не было рядом. После того, как Луни начал встречаться с Бродягой, он действительно не мог припомнить, какого это просыпаться без Сириуса, свернувшегося калачиком в ногах. Или держащего его за руку, с широкой улыбкой на нежных губах.
— Хреново прошло? — прохрипел Люпин. Он огляделся и вдруг осознал, как шумно было в больничном крыле. Слишком много голосов за шторами его убежища. — Что происходит?
— Какой-то неизвестный вирус распространился в Хогвартсе, — тихонько ответил Питер и закусил губу. — Этой ночью многие студенты пожаловались, и никто не знает, на что именно. Помфри пытается выяснить.
— Он заразный? — глаза Римуса распахнулись от волнения.
— Помфри думает, что да, — кивнул Джеймс и опустил взгляд на сжатые в замок руки.
— Тогда какого хрена вы здесь? — Лунатик резко принял сидячее положение. — Разве не должны ввести карантин? К-какие симптомы?
— Похожи на обычный грипп, — попытался успокоить его Сохатый и положил руку на коленку Люпина. — Вроде кашля, насморка и очень сильной усталости.
— Кашель правда с… кровью, — поморщился Петтигрю.
Римус с трудом проглотил подступивший ком к горлу и оглядел взволнованных друзей.
— Темная магия? — прошептал он.
— Не только магглорожденные пострадали, — тихо произнёс Поттер и наклонился ближе. — Но похоже на то.
Мерлин, последние недели были настоящим кошмаром. Римус лучше умрет от этой неизвестной болезни, чем столкнется лицом к лицу со всем происходящим вокруг.
— Вы двое, выметайтесь из лазарета, — скомандовал он. — Это может быть опасно.
***
Римус провел почти четыре дня в больничном крыле. Намного дольше обычного, но у него было отличное оправдание: где угодно было лучше, чем в комнате. Где повсюду стоял опьяняющий запах Сириуса.
Но с каждым днём количество заразившихся неизвестным вирусом увеличивалось. Ему больше нельзя было оставаться в больнице, нужно было освободить место для учеников. Римус слышал от Помфри, что МакГонагалл настояла на карантине, и все студенты должны были оставаться в гостиных до конца недели. Все занятия перенесли.
Застрять с Сириусом в одном маленьком пространстве бог знает на сколько времени. Звучало… как конец для Римуса Люпина.
Поднимаясь по лестнице обратно в комнату, он осознал, что четыре дня без Бродяги ничего не изменили. Ты отдаляешься от Сириуса – ты хочешь умереть. Ты приближаешься – ты хочешь умереть.