Не в её характере было нарушать правила, но в его глазах было что-то такое, что она невольно заулыбалась в ответ:
– Хорошо, но только на минуту.
Дойдя до белой двери, над которой было написано крупными красными буквами: «Реанимация», они остановились.
– Две минуты. – Елена посмотрела на него строго.
Он ничего не ответил, а просто вошёл, она за ним.
В одной большой палате, на кроватях, кое– где отделённых шторками, лежали мужчины и женщины, и их единственной целью было одно – выжить.
Они подошли к крайней койке.
Женщина спала после наркоза. Она была похожа на подтаявший весенний сугроб, желтоватый и обмякший, кисть безвольно свесилась, будто стекла с кровати.
– Мамочка. – Вадим сделал к ней шаг, присел рядом, взял вялую кисть и поцеловал, потом приложил к своей щеке.
Елена отвернулась – ей было неловко от чужой откровенности, и она отошла подальше, чтобы его не смущать и не смущаться самой, а через несколько минут обернулась.
Он уже стоял возле неё.
Собранный, подтянутый:
– С мамой всё будет хорошо?
– Я очень на это надеюсь.
Когда они вышли, Вадим остановился:
– Кажется, вы не только замечательный врач, но и очень чуткий человек.
Она стушевалась:
– Пойдёмте, я вас выведу через приёмный покой.
– Я выйду, не волнуйтесь. – Он достал из кармана купюры: – Возьмите.
– Нет, – Елена сделала шаг назад, – я не возьму, да и это очень много!
Вадим хмыкнул, лицо его озарила солнечная улыбка:
– Да бросьте. – Он ловко разделил денежный веер пополам. – А так? – и фактически вкладывал банкноты в её ладонь. – Не отказывайтесь, я просто хочу вас искренне отблагодарить.
Елена автоматически взяла деньги, покачала головой и сунула пачку в карман халата:
– Спасибо, но…
– Вот и славно! – Вадим неожиданно подмигнул. – Увидимся завтра, доктор. – Он сделал несколько шагов по коридору, обернулся. – Принесу вам коньяк. Французский.
Елена смутилась от его дерзости и уже готова была сказать ему что-то резкое, как он её опередил.
– Не сердитесь, – он стоял, попадая в коридорный луч света, который золотил его светлые волосы и ресницы, – я совсем не хотел вас обидеть, до завтра.
Злость испарилась, и она чуть не подмигнула ему в ответ, словно принимая игру, мысленно одёрнула себя и пошла в кабинет.
Третья операция отменилась, она могла идти домой. «Несуразный какой-то день, – она потрогала в кармане плотную гербовую бумагу, – чёрт, наверное, не стоило брать деньги. Интересно, там сколько?»
Сколько времени прошло с того момента, как он видел меня? Я стараюсь двигаться сонно и медленно, сегодня снова идёт дождь, судя по грязноватой заоконной сизости, небо затянуто тучами. Окна высоко, и я вижу только квадратики неба.
– Пойду подремлю немного, милый, – говорю дежурную фразу. – Когда ты приедешь, дорогой?
Динамики молчат.
Я беру со стеллажа первую попавшуюся книжку и, позвякивая цепью по ковру, иду в кровать.
Книгой оказывается булгаковская «Белая гвардия», которую я знала почти наизусть. Размеренно перелистывая страницы, я напряжённо вслушиваюсь, ожидая едва уловимого щелчка. Ну же, давай… тебе же нужно что-то делать, работать, есть, спать, давай…
Перед завтраком я как бы случайно набросала поверх одеяла разные вещи, создавая иллюзию хаотичности, и незаметно положила одну из двух подушек под одеяло. Я утыкаю коту под нос Булгакова и, прикрываясь покрывалом, медленно съезжаю под кровать, продолжая прислушиваться. В сердце закрадывается сомнение – может быть, он просто потешается надо мной, позволяя мне валяться под пыльной кроватью и наблюдая, что я буду делать?
А я ничего не делаю. Просто лежу, глядя в деревянные рейки, и… замечаю, что возле изголовья кроватное дно держат три большие металлические скобы.
Мозг мгновенно заработал в ускоренном режиме: если одну скобу отогнуть, выкрутить, распрямить и заточить, получится небольшой ножик, а если заострить – шило. Подтянувшись, я ощупываю скобу со всех сторон – она прикручена к основной кроватной балке двумя болтами сверху и снизу и сидит крепко. Я шарю руками по холодному металлу, моргая в пыльных сумерках, изучая крепления скобы, пробуя на прочность. Я придумаю, я что-нибудь придумаю.
Аккуратно и тихо, под покрывалом, я заползаю обратно в постель, целую в макушку уродливого кота и хватаюсь за Булгакова, как за спасательный круг, пытаясь скрыть улыбку за книгой. Скоба! Кусочек металла, который может стать чем-то острым, чем-то, чем можно проткнуть горло или перерезать артерию.