– Эффром. – Она присела на кровать и погладила его по лысой голове.
– Ну что, жена, – ответил старик. – Надеюсь, ты довольна. Куролесишь тут по всему штату, а без тебя вон что творится. Меня похитил какой-то лунатик-невидимка. Надеюсь, ты съездила хорошо – а я уже рук не чувствую. Наверное, гангрена. Видимо, придется ампутировать.
– Прости меня, Эффром. – Аманда повернулась к Рэчел. – Можно его развязать? Прошу вас.
От мольбы в ее глазах у Рэчел засвербило в носу. Она никогда не чувствовала себя такой жестокой.
– Вы можете идти, – кивнула она. – Простите, что все так вышло.
– Открой. – Цап постукивал ее подсвечником по плечу.
Пока Аманда развязывала узлы на запястьях и лодыжках мужа и растирала их, Рэчел осматривала один из подсвечников. Потом быстро повернула, и он распался надвое. По весу она ни за что бы не догадалась, что он полый, но, развинтив, заметила, что резьба внутри – золотая. Наверное, для лишнего веса. Кто бы ни сделал эти подсвечники, он постарался скрыть тайник.
Внутрь был вложен тугой пергамент. Рэчел поставила половину подсвечника на стол, вытащила желтоватый свиток и медленно начала разворачивать. Пергамент потрескивал, с краев осыпались кусочки. Увидев первые буквы, Рэчел ощутила, как участился пульс. Когда развернулись полстраницы, ее возбуждение сменилось тревогой.
– У нас могут быть неприятности, – прошептала она.
– Чего бы? – Голос Цапа раздавался лишь в нескольких дюймах от ее лица.
– Я не могу этого прочесть. Тут написано на каком-то иностранном языке – наверное, греческом. Ты умеешь читать по-гречески?
– Я вообще не умею читать, – ответил Цап. – Открой другой подсвечник. Может быть, то, что нам нужно, – там.
Рэчел повертела в руках второй.
– Здесь нет никакого шва.
– Поищи лучше. Наверное, он спрятан.
Рэчел прошла в кухонный угол и достала из посудного шкафчика нож – счистить серебро. Аманда помогла Эффрому подняться и теперь подталкивала его к выходу.
Рэчел нашла зазор и воткнула в него лезвие.
– Есть!
Она развинтила подсвечник и вытащила второй свиток.
– А этот можешь прочесть? – спросил демон.
– Нет. Тут тоже по-гречески. Нужно будет заказать перевод. А я даже не знаю никого, кто понимал бы по-гречески.
– Трэвис, – подсказал Цап.
Аманда подвела Эффрома к самым дверям, но обернулась, услышав это имя.
– А он еще жив? – спросила она.
– Уже недолго осталось, – сказал Цап.
– Да кто такой этот Трэвис? – спросила Рэчел. Здесь вообще-то она должна командовать, однако старуха и демон, казалось, знали о том, что происходит, гораздо больше нее.
– Им нельзя никуда идти, – сказал Цап.
– Почему? Заклинание у нас есть – нам нужно его только перевести. Отпусти их.
– Нет. Если они предупредят Трэвиса, он найдет способ защитить девчонку.
– Какую еще девчонку? – Рэчел чувствовала себя так, точно шагнула из зрительного зала на экран, в хитро закрученную детективную историю, и никто не желает рассказать, что здесь творится.
– Мы должны захватить девчонку в заложницы, пока Трэвис не переведет нам заклинание.
– Какую девчонку? – повторила Рэчел.
– Официантку из городского кафе. Ее зовут Дженни.
– Дженни Мастерсон? Она участвует в нашем шабаше. Но она-то здесь при чем?
– Ее любит Трэвис.
– Кто такой Трэвис?
Повисла пауза. Рэчел, Аманда и Эффром уставились в пустоту над полом в ожидании ответа.
– Трэвис – мой хозяин, – наконец сказал Цап.
– Это какой-то бред, – выдавила Рэчел.
– А у тебя котелок не очень варит, голубушка, – ехидно заметил Эффром.
29
Ривера
Прямо посреди допроса сержанту сыскной полиции Альфонсу Ривере явилось видение. Он увидел себя за прилавком “7-11”: как сует пакетики с буррито в микроволновку и цедит покупателям “кока-колу”. Ясно, что подозреваемый Роберт Мастерсон говорит правду. Но хуже всего даже не то, что он никак не связан с марихуаной, которую люди Риверы обнаружили в трейлере, – Мастерсон действительно понятия не имеет, куда девался Сквозняк.
Настырный маленький хорек – помощник окружного прокурора, мотавший в управлении срок, пока не наточит клыки для частной адвокатской практики, – сформулировал официальную позицию штата по этому делу просто и доходчиво: “Тебе звездец, Ривера. Отпускай его”.
Но Ривера цеплялся за последнюю ниточку надежды толщиной в микрон: второй чемоданчик – тот, из-за которого Мастерсон так шумел в трейлере. Сейчас он лежал открытым на столе Риверы. Из него на детектива таращились кипы тетрадных листков, салфеток, клочков сигаретных пачек, старых визитных карточек и шоколадных оберток. На каждой бумажке были написаны имя, адрес и дата. Причем даты – явно липовые, поскольку некоторые записи были помечены 1920-ми годами. Ривера переворошил всю эту кашу десятки раз и ни к какому заключению не пришел.
К столу подошел помощник шерифа Перец. Он изо всех сил старался напустить на себя сочувственный вид, но без особого успеха. Что бы Перец ни говорил нынче утром – во всем чудилась кривая и самодовольная усмешка. Марк Твен сказал об этом очень лаконично: “Никогда не следует недооценивать число людей, желающих увидеть твое падение”.
– Нашли что-нибудь? – спросил Перец. Кривая ухмылка была на месте.
Ривера оторвал взгляд от бумажек, вытащил сигарету и закурил. С длинной струйкой дыма выплыл тяжелый вздох.
– Не понимаю, как все это может быть связано со Сквозняком. Адреса разбросаны по всей стране. Некоторые даты слишком старые, чтобы оказаться подлинными.
– Может, это список тех клиентов, которым Сквозняк намеревался сплавлять дурь? – предположил Перец. – Вы же знаете, что по оценкам ФБР больше десяти процентов наркотиков в этой стране пересылается по почте.
– А даты?
– Может, какой-нибудь шифр? Почерк совпадает?