Обитатели Кеннери-роуд довольно быстро заметили происшедшую с ним перемену, хотя и понятия не имели, в чем заключалась причина столь неожиданного преображения их давнего знакомого, тем более, что все произошло так быстро, буквально за несколько дней. Добби же, разумеется, ни с кем и словом не обмолвился о своей улыбающейся подруге, поскольку прекрасно понимал, что никакого понимания со стороны других людей не дождется; в лучшем случае просто посмеются над ним, а то и вообще посчитают свихнувшимся.
Люди, однако, все же нашли объяснение случившемуся: они посчитали, что у этого молодого человека внезапно прорезалась настоящая сила воли и ему надоело постоянно ходить угрюмой тенью, склонившей голову и устремившей неподвижный взгляд в землю. Нет, теперь он время от времени даже распрямлял спину и устремлял на окружающих смелый, открытый взгляд. И шляпу свою он уже не так низко надвигал на лоб; более того – изредка в знак приветствия даже помахивал им рукой. Про себя же Добби стал всерьез подумывать о том, чтобы оставить эту жалкую ресторанную кухню и подыскать себе работу поприличнее.
И все же, какое это было чудесное чувство – каждый день, подобно другим нормальным людям, спешить домой на встречу с Пегги-Энн, и уже издали поднимать гордый и радостный взгляд к окнам заветной квартирки.
В один из дней он так же бежал – скорее даже летел домой, не ощущая под собой ног, и когда наконец оказался на лестничной площадке своего этажа, сердце его билось как птица в клетке. С неизменной теперь улыбкой на изувеченном лице – он уже и думать забыл про то, как можно входить в свой дом и при этом не улыбаться – Добби настежь распахнул дверь квартиры и сразу же устремился к комоду. Открыв обе его створки, он привычным жестом скользнул внутрь рукой – и улыбка стала медленно сползать с его лица. Он шарил по внутренностям деревянного ящика – снова, снова и снова, – для верности даже провел ладонью по внутренней поверхности стенок комода и наконец негромко позвал:
– Пегги-Энн? – И через секунду чуть громче: – Пегги-Энн!
Кукла бесследно исчезла.
Внезапно он услышал донесшиеся с лестничной площадки грузные шаги хозяйки жилья, но практически не обратил на них никакого внимания, лишь вновь и вновь повторяя заветное имя, заглядывая под стол, поднимая край покрывала кровати, снова устремляясь к гардеробу.
– Пегги-Энн!..
– Не ищите свою Пегги-Энн, если надумали так назвать какую-то куклу, – послышался голос квартирной хозяйки. – Это я ее взяла и унесла. – Женщина неловко, тяжело ввалилась в его комнату. – Унесла, а потом снова на помойку выбросила – только там ей и место. И хотела предупредить, что за ней настанет и ваш черед. Мигом вылетите отсюда – как пробка из бутылки, – если подобное еще хоть раз повторится.
Слова женщины острыми ледяными сосульками впивались в мозг Добби.
– Надо же, что это себе выдумали! Не поймешь толком – то ли баба какая, то ли кукла. И, главное, где? – в моей собственной квартире. Стыдно, молодой человек, ой как стыдно! Что это вас на извращение потянуло, а?
Сосулька шевельнулась в мозгу.
– Где она?! Где она?!
– А где ей быть-то? Я же сказала – на помойке. И чтобы больше я ее здесь не видела. Надо же, разодели как принцессу какую, а по мне так скорее как шлюху, и вдобавок приютили в моей собственной квартире. И еще раз повторю – шлюха она и есть шлюха! Ну ничего, ей от меня хорошенько досталось, теперь не такая цаца. Надо же – Пегги-Энн!
Однако Добби уже не слышал последних слов женщины – он стремглав сбежал по лестнице, пинком ноги распахнул входную дверь и устремился вперед, так ни разу и не опустив взгляд в землю.
Увидел он ее еще издалека – от мусорного бака его отделяло приличное расстояние. Лицо куклы было побито, изуродовано, и теперь она как подгнивший столб стояла внутри бака, подпирая макушкой его ржавую крышку. Улыбка… разбитая… крышка… Добби неподвижно замер перед куклой, тогда как сосулька в мозгу продолжала недавно начатое дело.
Легонько прикоснувшись пальцем к ее разбитым, бесформенным теперь губам, он едва слышно проговорил:
– Пегги-Энн… – Потом еще раз дотронулся до лица манекена, стараясь сделать так, чтобы тот снова изобразил хотя бы некое подобие улыбки.
С кромки некогда существовавших губ на землю посыпался белый пенопласт.
– Пегги-Энн, – еще раз позвал он свою подругу, чувствуя сухое поскрипывание падающих на ладонь белых крошек.
Добби даже не заметил, как хозяйка квартиры, несмотря на свою малоподвижность, подкралась к нему и встала за спиной – обернулся он лишь тогда, когда услышал ее голос.