Особого порядка в квартире не было, но чистота поддерживалась на высоком уровне. Все пепельницы, за исключением одной, которой пользовался Делла, прочитывая двадцать пять, или около того, фунтов газет, блестели. На столе стояла лишь одна чашка для кофе. Около древней пишущей машинки не валялись черновики. Завтрак Делла готовил себе сам, по воскресеньям в четверть восьмого, а поев, тут же мыл и убирал посуду. Пижама висела на крючке за дверью ванной, сама ванна сияла белизной, постель он застилал сразу же. То есть в квартире жил человек, который давно понял, что проще постоянно поддерживать порядок, чем время от времени выгребать грязь.
В полдень Делла подошел к телефону и позвонил человеку, у которого он покупал спиртное.
— Микки Делла, Сид… Нормально. Извини, что беспокою тебя в воскресенье, но я хочу оставить тебе заказ, а с понедельника несколько дней меня в городе не будет… Да. Я хочу, чтобы одному человеку каждый день в течение месяца приносили квартовую бутылку дешевого бербона, какой марки, мне без разницы. С подарочной открыткой. В Вашингтоне он бывает редко, так что тебе придется воспользоваться услугами «Америкэн экспресс» или «Уэстерн Юнион»,[22] не знаю, с кем ты обычно работаешь… Да, разумеется, это розыгрыш. Если можно, начни сегодня. Он в Чикаго. На открытке надо написать: «Крепись». И дать подпись: «Друг». Это все. Слушай, я не помню, продают ли в Чикаго по воскресеньям спиртное. Нравы там строгие… Да, человека, которому ты каждый день будешь посылать по бутылке бербона, зовут Дональд Каббин. Сегодня и завтра он будет в отеле «Шератон-Блэкстоун» в Чикаго. Благодарю тебя, Сид.
Похохатывая, Делла вернулся к газетам. Потом он найдет, как еще приложить Каббина. Причем побольнее. А для начала сойдет и это.
Микки Делла включился в очередную предвыборную кампанию.
В аэропорту Балтимора Трумен Гофф остановил «олдсмобил торонадо» у входа в здание и повернулся к жене.
— Я вернусь через неделю.
— Хорошенько отдохни.
— Постараюсь. Деньги тебе нужны?
— Нет, хватит того, что ты оставил.
— Тогда я пошел.
— Поцелуй папочку, дорогая, — жена Гоффа посмотрела на дочь, сидевшую на заднем сиденье.
Девочка наклонилась вперед и чмокнула Гоффа в щеку.
— Мне тебя встретить?
Гофф покачал головой.
— Нет, доберусь на автобусе.
— Тогда, счастливого пути, дорогой. И хорошего отдыха в Майами.
Она наклонилась к мужу и тоже поцеловала его в щеку.
— Счастливо оставаться, — он вылез из машины. — До свидания.
— До свидания, — хором ответили жена и дочь.
Гофф вошел в здание аэропорта, зарегистрировал билет и сумку на рейс в Чикаго. До начала посадки в самолет оставалось тридцать минут, так что он подошел к книжному киоску. Долго разглядывал книги в мягкой обложке, пока не остановил свой выбор на вестерне Луи Ламура. Пробежал три первые страницы и две последние, но так и не вспомнил, читал он эту книгу или нет. Какая, впрочем, разница, сказал он себе, дал продавщице доллар, получил сдачу. Читать тот же вестерн второй раз даже интереснее, чем в первый.
В Вашингтоне, на Шестнадцатой улице, примерно в миле от квартиры Микки Деллы, Койн Кенсингтон наливал кофе своему гостю в номере отеля, окна которого выходили на Белый дом. Сидел Кенсингтон на диване, подушки которого прогнулись под его массой. На столике перед ним, помимо кофейника, кувшинчика молока, чашек и сахарницы, стояло большое блюдо с разрезанными пополам консервированными персиками. Разлив кофе, Кенсингтон взялся за бутылку с шоколадным сиропом и обильно полил им персики.
— Я, знаете ли, сладкоежка, — признался он своему гостю, в голосе его слышались извиняющиеся нотки.
— Похоже на то, — не стал спорить гость.
Кенсингтон отправил в рот половину персика в шоколадном сиропе. Довольно улыбнулся.
— Некоторые едят десерт только после обеда, а я и после завтрака.
— У каждого свои привычки.
— Должен отметить, вы очень напоминаете мне вашего отца.
— Благодарю, — чуть склонил голову Ричард Гаммедж Третий, президент «Гаммедж интернейшнл».
— Он тоже старался держаться подальше от политики.
— Это точно.
— Наши пути как-то пересеклись, в конце тридцатых годов.
— Да, отец говорил мне об этом.
— Догадываюсь, он не очень лестно отозвался обо мне.