— Просто распишись, — говорил Хармс каждому.
Раздав деньги и собрав расписки, Хармс вернулся к доске.
— Эти пятьсот баксов всего лишь аванс. Вас ждут еще шесть уроков, и вам бы лучше не пропускать их, потому что учиться будем, как в школе, только посещаемость должна быть стопроцентная. Я буду вашим директором и учителем. Я также устрою вам экзамен и, если вы его выдержите, вручу диплом — еще пять изображений мистера Бенджамина Франклина, точь-в-точь таких же, какие вы только что получили. Есть вопросы?
Здоровяк-негр с заднего ряда поднял мускулистую руку.
— Деньги — это хорошо, Марв, но кого нам придется убить, чтобы получить остальное?
Некоторые даже рассмеялись.
— Вам никого не придется убивать.
— Тогда чему же мы будем учиться?
— Умению подтасовывать результаты выборов. И обучение мы начнем прямо сейчас, — с тем Марвин Хармс повернулся к черной доске.
В то воскресенье Дональд Каббин отдыхал. Спать он лег подвыпившим, но спал дольше, чем обычно, и проснулся куда в лучшем состоянии. Во всяком случае, его не мутило. До завтрака он выпил лишь две «Кровавых Мэри», а потом достаточно плотно поел.
Проглядывая «Трибюн», заметил объявление о демонстрации фильма, который пропустил в Вашингтоне, с Джеймсом Кобурном в главной роли. Актер этот Каббину нравился, и он всегда полагал, что критика его недооценивает. Показывали фильм в пять вечера, и Каббин решил устроить семейный просмотр, пригласив жену, сына, а за компанию и Фреда Мура. Фред уже видел фильм, но спорить не стал.
В фойе кинотеатра Сэйди и Келли Каббин подождали, пока Фред Мур и Каббин прогуляются в мужской туалет, где Каббин приложился к бутылке «Выдержанного». Они нашли себе хорошие места, и Каббин с удовольствием посмотрел фильм.
Потом они отправились пообедать в итальянский ресторанчик, владелец которого оказался близким другом Мура, так что обслужили их по высшему разряду. За обедом Каббин выпил много красного вина и забавлял всех историями и анекдотами, некоторые из которых даже Фред Мур слышал впервые.
Вечер прошел превосходно, и Каббин прибыл в «Шератон» в отличном настроении. Как обычно, он остался в машине, дожидаясь, пока Фред Мур разберется с лифтом. Мур послал коридорного сказать Каббинам, что лифт прибыл, а сам оглядел холл. «Обычная толпа, — подумал он. — Оказавшиеся в воскресный вечер в отеле и не желающие сидеть в одиночку в номере. Вот и кучкуются в холле. Как стадо баранов». Мур видел в них баранов, пока его взгляд не уперся в худощавого молодого мужчину с заостренными чертами лида, который сидел в одном из кресел, не отрывая глаз от вращающейся двери. «Это не баран, — подумал Мур. — Скорее это хорек, а не баран». Мужчина, казалось, почувствовал внимание Мура к собственной персоне, обернулся, и на мгновение их взгляды встретились. Мур решил, что увиденное в глазах мужчины ему не понравилось. Почему именно, понять не мог, но на всякий случай не спускал глаз с мужчины, когда Каббин вошел в холл, сопровождаемый женой и сыном.
Взгляд Каббина обежал холл в поисках тех, с кем следует поговорить. Не найдя достойных, он помахал рукой портье, который ответил ему тем же. Затем Каббин заметил молодого мужчину, который смотрел на него, и, проходя мимо, кивнул.
— Привет, дружище.
— Привет, — ответил Трумен Гофф.
Глава 22
Здание это, один из новейших профсоюзных храмов Вашингтона, возвели в середине шестидесятых годов, на лакомом уголке Шестнадцатой улицы, в нескольких минутах ходьбы как от штаб-квартиры АФТ/КПП, так и от Белого дома. А поездка на такси до министерства труда обходилась всего лишь в семьдесят пять центов.
Назвали здание не в честь обосновавшегося в нем профсоюза, но человека, который возглавлял этот профсоюз с тысяча девятьсот сорокового года. Ему уже исполнился шестьдесят один, но многие седовласые руководители других профсоюзов называли его не иначе как «этот мальчишка».
И действительно, он был вундеркиндом рабочего движения, ибо стал президентом своего профсоюза в двадцать восемь лет. И сохранил мальчишечий облик еще на двадцать лет, когда ни морщинки не появлялось на его лице под шапкой темно-русых волнистых, за исключением засеребрившихся висков, волос. Тело оставалось стройным, движения быстрыми, зубы — своими. Он даже не пользовался очками.
Коллеги даже сравнивали Джека Барнетта с Ронни Рейганом, чем нисколько не смущали Джека, поскольку последний считал собственную внешность неплохим козырем в политической игре, ибо половину его профсоюза составляли женщины. Большинство его противников, а их хватало с лихвой, утверждало, что попал он на свою должность, вовремя побывав в нужных постелях. Он никогда не вступал с ними в спор, тем более что женщинам нравился мужчина, знающий свое дело в постели.