— Чего тебе надо? Привет, Келли.
— Привет, Джек, — ответил Келли.
— Присядьте, — Барнетт продолжал писать.
Келли выбрал себе кресло перед столом Барнетта, Каббин устроился подальше, в стороне, чтобы Барнетту, разговаривая с ним, пришлось бы повернуться.
Келли многократно бывал дома у Барнетта, поскольку трое из его детей были практически его ровесниками. Даже в середине пятидесятых, когда Барнетт помогал сопернику Каббина и их вражда достигла пика, на детях это никак не отразилось. С кем дружить, определяли они сами, без подсказки отцов.
Но в кабинете Барнетта побывать Келли еще не довелось, и, оглядевшись, он решил, что такой кабинет годится как для президента большого профсоюза, так и для руководителя процветающей компании, производящей корм для собак. Кабинет словно говорил: «Эй, ты, посмотри, куда попал!» Толстый ковер на полу, стены, отделанные панелями настоящего орехового дерева, большой стол, многоканальный телефон, коричневый кожаный диван, удобные кожаные кресла, кофейный столик, на стенах два десятка фотографий в рамках, запечатлевших Барнетта с известными политиками стран, как до сих пор говорил Барнетт, свободного мира.
Каббин молчал, пока Барнетт не закончил писать и не повернулся к нему.
— Ну? — буркнул он.
— Я хочу, чтобы ты не совал свой вонючий нос в дела моего профсоюза, — прорычал Каббин, не повышая голоса.
— Дерьмо собачье, — Барнетт бросил ручку, естественно, «паркер», на стол, посмотрел на Келли.
— Он опять набрался? Я понимаю, он — твой отец и еще только одиннадцать, но я знаю, что он, случалось, прикладывался к бутылке и раньше.
— Он не набрался, Джек.
— Если ты не перестанешь совать свой вонючий нос в дела моего профсоюза и вообще не будешь держаться от него подальше, я надеру тебе задницу, — в голосе Каббина все явственнее зазвучала угроза.
Чувствовалось, что разговор с Барнеттом ему нравится, поскольку он мог не сомневаться в том, что правда на его стороне.
— Я не понимаю, о чем ты, черт побери, говоришь.
— Ты паршивый лгун.
— Кого ты назвал лгуном?
— Тебя, самодовольный говнюк, — проревел Каббин.
Барнетт вскочил, наклонился через стол к Каббину. Левую руку простер к двери, правой оперся на телефонный аппарат.
— Вон! — завопил он. — Даю тебе десять секунд.
— Пускай пленку, Келли, — Каббин плотоядно улыбнулся. — Ему это понравится.
— Вон! — вопил Барнетт. — Убирайся из моего кабинета!
— Вам лучше прослушать пленку, Джек, — Келли достал из «дипломата» портативный магнитофон, поставил его на стол.
— Какую пленку?
— Ты послушай и все поймешь, — пояснил Каббин.
Келли нажал на клавишу, и бобины начали вращаться. Барнетт стоял, когда из динамика донесся шум работающего ксерокса. И уже сидел, сложив руки на столе, глядя прямо перед собой, когда запись кончилась.
— Покажи ему все остальное, Келли, — прервал тишину Каббин.
Келли выложил перед Барнеттом фотографии, сделанные Тедом Лоусоном в номере мотеля, снимки работающих там двух мужчин, образцы их продукции. Барнетт смотрел на вещественные улики, не прикасаясь к ним. Затем взял костяной нож для вскрытия писем, отодвинул им фотографии, придвинул листовки, чтобы получше рассмотреть их.
— Второй раз прослушать не хотите? — Келли указал на магнитофон.
Барнетт покачал головой, и Келли убрал магнитофон в «дипломат».
— Прочее дерьмо можешь оставить на память, — процедил Каббин.
Барнетт собрал фотографии и листовки и бросил в корзинку для мусора. Медленно повернулся к Каббину.
— И что?
— Немедленно отзови их.
Барнетт вроде бы задумался над требованием Каббина. Затем пожал плечами и улыбнулся. Улыбнулся неприятно, как человек, нашедший способ крепко задеть собеседника.
— Тебе-то что, отзову я их или нет. Твоя песенка спета.
— Это говорит твоя задница, приятель, — рыкнул Каббин. — А на лице у тебя написано другое.
— Через три недели ты станешь никто. Ты будешь экс-президентом Каббином.
— Если я поймаю тебя еще раз, то затаскаю по судам.
— Ты уже бывший, Каббин. Тебя пустили в распыл! И не тебе меня пугать! — он уже орал, вскочив на ноги, наклонившись над столом.
Поднялся и Каббин.
— Если я рухну, то утащу тебя с собой.
— Нечего угрожать мне, сукин ты сын!
— Я тебе не угрожаю, членосос паршивый! — проорал Каббин. — Я тебе говорю!
Для своих шестидесяти лет Барнетт двигался на удивление быстро. Он обогнул стол и ударил правой рукой, целя Каббину в челюсть. Тот отпрянул, но нога его зацепилась за кресло, и он оказался на ковре. Ушибиться он не ушибся, но разозлился изрядно.