— Что за человек?
— Я оставила бумаги для него в ресторане, сама же его не видела.
Бьянка с подозрением относилась ко мне. А я — к ней. Я не верил ей, но и Бьянка не собиралась мне ничего рассказывать.
Я отправился восвояси. Бьянка последовала за мной: на случай, если я вознамерюсь поискать папки в ее комнате.
— Команда Тибо, — сказал я. — Где они все?
— Я только что звонила. Все ушли три дня назад. Дескать, Тибо велел уйти: все кончено.
— У него был менеджер?
— Тибо сам был менеджером.
За окном солнце клонилось к западу. Уровень прилива был высок. Легкие дуновения бриза подернули рябью внутреннюю бухту. Если бы Тибо три дня назад знал о том, что близок к разорению, он, несомненно, намекнул бы мне на это при спуске «Аркансьеля», когда просил доставить яхту.
Доверие — улица с двусторонним движением.
Я сдернул с вешалки свой грязный водонепроницаемый костюм.
— Отправляетесь на свою яхту? — спросила Бьянка.
— Хочу слегка проветриться. Мне необходимо побыть в уединении.
Бьянка уже натягивала свою куртку.
Внизу, в баре, сидела на табурете, жуя бутерброд, Фрэнки. Я спросил, не желает ли она отправиться с нами. Фрэнки посмотрела на Бьянку, потом — на меня. Схема вырабатывалась сама собой: когда Бьянка находилась рядом со мной, она теряла ореол «бездомной и сбившейся с пути» и превращалась в банальное «увлечение».
— Нет, — промычала Фрэнки. Ее рот был плотно сжат, и она энергично жевала бутерброд.
Я улыбнулся ей, дабы показать, что, со своей стороны, не испытываю неприятных чувств, и, тяжело ступая, зашагал по набережной.
Внешне «Аркансьель» выглядел не так уж и плохо. Я вскарабкался с мола на палубу и обернулся, чтобы подать Бьянке руку. Но она уже была на борту.
— Вы сможете управлять штурвалом, если мы пойдем на буксире? — спросил я. — Двигатель яхты вышел из строя.
Бьянка посмотрела на подернутую рябью поверхность воды.
— Почему бы нам не пойти под парусами?
— Мало ветра, — сказал я. Ветер был, но совсем слабый. Проход между пилонами «Святой Николай» и «Цепь» узок. Под парусом каждому требуется знать свое дело.
— Но сейчас нет прилива, — сказала Бьянка. — Мы прекрасно справимся.
Она заправила свои черные волосы под красную, в пятнах соли бейсбольную кепочку. Чувствовалось, что жест это привычный, машинальный.
— Вы плавали прежде? — поинтересовался я.
— Немного.
Бьянка стояла, опершись на гик, руки — в карманах, глаза сощурены от солнечных бликов на воде. И я осознал, что где-то видел ее прежде. Я сел. Кровь бросилась мне в лицо.
— Вы — Бьянка Дафи?
— Некогда была ею.
Бьянка Дафи слыла морской Жанной д'Арк. В течение пяти лет она всех затыкала за пояс в гонках на шверботах «Олимпик», в регатах многокорпусных судов и даже в Кубке Капитанов. Я не читаю морских журналов, но и мне приходилось видеть ее фотографию на обложке одного из них. Бьянка быстро приобрела репутацию опасного противника, предпочитающего плавание в одиночку. А в один прекрасный день она внезапно покинула свою яхту и как в воду канула.
— Мы пойдем под парусами, — сказал я.
Паруса поднимали постепенно. Бьянка несколько раз крутанула валик кливера, и мы проскользнули между башнями в воронку открытой воды.
Вне канала бриз дул устойчиво. Мы подняли все паруса, что были на «Аркансьеле». В кильватере пузырилась и булькала грязная вода моря. Мимо проносились красные тупоконечные буи.
— Славно! — воскликнула Бьянка. Лицо ее утратило свою сдержанность, взгляд с искренним интересом скользил по яхте.
Я уже начал испытывать неодолимое желание возгордиться. «Арк» был моим детищем. Я даже позабыл, что судно это — собственность несостоятельного должника, что оно потерпело крушение и осталось на плаву лишь благодаря деревянной затычке. Яхта имела отличный корпус и продуктивное парусное вооружение. Она неслась как поезд.
— Смотрите! — крикнула Бьянка, указывая направление рукой.
Там, где солнце опускалось над расплавленной линией горизонта к южной оконечности острова Ре, кренились паруса какого-то судна.
— Порулите пока, — сказал я.
Бьянка стала к штурвалу. Я же направил на паруса свой бинокль.
Это был кеч, восьмидесятифутовый монстр, несущий паруса размером с площадку для лаун-тенниса, которые управлялись лебедками такими крупными, что могли бы состязаться со слонами в перетягивании каната. На большой белой палубе, словно муравьи, скучились люди. Кеч имел внушительный гоночный вид, но свод капитанского мостика и рекламные плакаты свидетельствовали, что кто-то превратил его в судно для морских путешествий. Это резало глаз: забава богатого человека.
На кече заметили наше приближение. Им был виден наш высокий и узкий грот и большой парус «Генуя» над шестидесятифутовым корпусом, слишком широким и слишком приземистым, чтобы использоваться просто для морских путешествий. Наверное, они заметили и то, что в кокпите — лишь две маленькие фигурки вместо множества людей, чего можно было бы ожидать на яхте размеров «Аркансьеля». Рябь пробегала по его парусам, когда они обезветривались на волне при килевой качке.
Повинуясь воле Бьянки, «Аркансьель» на всех парусах летел на кеч. От порывов ветра море потемнело до темно-синего цвета. Мачта «Арка» кренилась, как мак в ниве, струя кильватерной воды со свистом вырывалась из-под радующего глаз кормового изгиба корпуса.