Скотто Скотт, крупный новозеландец, сыпал проклятиями у лебедки на большом, быстроходном на вид кече для морских путешествий, пришвартованном с наружной стороны понтона. Я закинул на борт свою сумку и помог Скотту заправиться водой. Еще пара человек тащилась по понтону, толкая перед собой коляски с едой и напитками. С такими запасами мы могли бы отправиться в превосходное недельное плавание.
В семь часов я дал судну задний ход, вывел его с места стоянки и направил в широкое коричневое устье реки Поул. Дул бриз. Скотто и я на глазок поделили между собой отрезки пути. Яхта накренилась, за кормой появился бурун. Берег остался позади. Опустилась ночь.
Три дня спустя мы мчались в приливной волне, и серый перст маяка «Балеин» мигал нам в затылки, а комок в моем горле достиг размеров футбольного мяча. Прогноз погоды на период от десяти вечера до шести часов утра предупреждал о надвигающемся шторме. Но нас это не тревожило. Потому что там, слева по борту, в молочно-зеленой воде были видны два перевернутых черных конуса на южном ярко-красном буе у подхода к Ла-Рошели.
— Тебе знаком этот путь, — сказал Скотто. — Заводи яхту в портовый бассейн.
Я сглотнул комок, и мы вошли.
Глава 23
— Старая гавань, — сказал Скотто.
За фок-штагом поднимались серые каменные цилиндры башен. Впереди, справа по борту, ощетинился мачтами «Минимес». В прибрежных водах плавало немало яхт: люди проводили вечер на воде, пока не надвинулся шторм.
— Сначала высадите меня, — попросил я.
Скотто оборотил ко мне свое крупное озадаченное новозеландское лицо и сказал:
— Ну, конечно. Где, кэп?
Мы повернули влево и прошли под мостом этой словно застывшей в шаге между материком и островом Ре белой бетонной многоножкой. Потребовалось добрых три часа, чтобы поравняться с Сан-Мартен.
— Вот он! — воскликнул Скотто.
Да, это был «Аркансьель», поставленный на буй; он легко, словно перышко, сидел на воде. Я подхватил свою сумку и перекинул ее через плечо. Люди Джорджа так отполировали корпус «Арка», что закатное солнце отражалось от него оранжевыми бликами.
«Красивая яхта, — подумал я. — Несмотря что моя». Порыв ветра принудил ее фалы звучать, как расстроенные куранты.
Когда мы приблизились к яхте, она выглядела большой, крепкой и надежной: шестьдесят футов материального доказательства, что Мик Сэвидж не так бесполезен, как ему кажется. Я ухватился за вант, перепрыгнул на палубу «Аркансьеля» и спустился в кокпит, помахав Скотто рукой. Затем сунул ключ в замок люка.
Ключ не желал поворачиваться.
Я пару раз стукнул по люку. Крышка его немного подалась, и я понял, что люк открыт. «Паршивец Джордж», — подумал я. Сработало чувство безопасности воспитателя детского сада. Я поднял крышку, спустился в каюту и швырнул сумку на койку.
Возвращение на яхту сравнимо разве что с приездом домой, в особенности если судно принадлежит вам и счет его ремонта оплачен. С минуту я постоял, восхищаясь работой, проделанной людьми Джорджа: лак сверкает, чистые сухие инструменты лежат на своих местах, все сделано по первому классу. Даже запаха топлива нет. Правда, кто-то оставил на плите кофейник, но верфь есть верфь.
Я потянул крышку и закрыл люк. Мимо прошел моторный катер, и палуба закачалась под ногами, на печке загремел кофейник. Я поднял его. Он был еще теплый. Что-то хлопнуло позади меня. «Незакрепленная доска», — подумал я. Но затем услыхал щелканье задвижки и понял, что это отнюдь не разболтавшаяся доска, а основная дверь. Причина теплоты кофейника дошла до меня, словно поезд врезался в ребра. Я быстро обернулся.
При этом что-то пролетавшее возле моей головы врезалось в нее повыше левого уха и разлилось во мне невыносимой болью. Свет из окошек в потолке капитанской каюты окрасился в кроваво-красный цвет. Колени мои подкосились, и я с грохотом рухнул на палубу, ткнувшись лицом в усыпанный песком лакированный остролист настила.
Мой мозг издавал мощное электрическое гудение. Кофейник был теплым, а на настиле — песок: это значит, что кто-то проник на яхту и скрывается в ее передней, носовой части. Я сознавал, что мне следует чего-то опасаться, но никак не мог сообразить чего, потому что слишком яркий кроваво-красный свет заливал глаза, а голова раскалывалась от боли.
Я закрыл глаза. Боль стала раскручиваться, как большой пропеллер. За каютой кто-то что-то говорил, ноя не понимал, что именно, поскольку не мог различить слов из-за гудения в ушах. «Ошибкой было приезжать в Ла-Рошель», — твердил мой внутренний голос. Позволив мыслям расслабиться, я погрузился в ожидавшую этого угрожающую тьму.
Что-то мокрое ударило меня в лицо. Глаза открылись. В них хлынул свет и соленая вода. Я поморгал. И первое, что увидел, — ведро. Мои глаза сфокусировались на человеке, державшем его.
— Экая бестолочь! — сказал Тибо Леду. — Я едва не убил тебя.
С невероятным, болезненным усилием я поднялся на дрожащие колени и с трудом забрался в штурманское кресло.
— Какого черта ты здесь делаешь? — спросил я.
— Не волнуйся.
Сквозь электрическое гудение в голове пробирались воспоминания. Жан-Клод и все остальные, кто разыскивал Тибо. Это те же самые люди, которые удерживают Фрэнки. Нет оснований полагать, что они отступились от поисков Тибо. Он был не в том положении, чтобы говорить кому-либо: «Не волнуйся». Да и сам я тоже.